Григорий Медведев - Дьявол Цивилизации

— Живой! — взвизгнул Косенко и как-то юзом, но очень стремительно понес свое грузное тело вслед за пострадавшим. Он бежал, дивясь своей прыти, взрыдывая от радости и удивления на бегу, его уже стала мучить одышка, когда человек из ямы снова обогнал его, распечатывая третий круг, а Гавриил Мефодьевич, ощущая давящий камень в груди, бежал все тише и плакал от радости и, задыхаясь, в ступоре шептал посиневшими губами:

— Живой! Живой! Живой, голубчик! Слава те, Господи! Живой, голубчик!..

Когда он выбежал к яме, куда ухнул с двенадцатого этажа бригадир, там уже толпился народ. Парня наконец поймали выбежавшие рабочие. Он все порывался бежать, был какой-то чумной, дико вращал белками и грозно мычал в ответ на вопросы.

— Стало быть, может жить человек, если захочет… — бормотал Косенко сквозь радостные слезы, жадно разглядывая парня, чудом, можно сказать, выпрыгнувшего с того света.

Но в этот миг подскочил Зайченко на «скорой», и парня втолкнули в фургон.

Вечером Гавриил Мефодьевич пришел к пострадавшему в палату, полный внутреннего просветленного удивления перед чудом.

Парень уже отошел от шока, лежал на койке поверх одеяла в синем спортивном костюме, несколько бледноватый, правда, с какою-то потусторонней улыбкой, но все же вполне здоровый. Тщательное рентгеновское обследование показало полнейшую цельность и сохранность его богатырского организма. Ни один орган не пострадал, ни одна косточка не треснула. И даже температура не подскочила…

— Ну, парень! — сказал Косенко, входя в палату и еле удерживая слезы. — Свою смерть пережил, теперь двести лет твой век! — Говорит, а у самого непрошеный взрыд нет-нет да и перехватит дыхание, содрогнет грудь. — Веришь, нет? Впервые в жизни счастье я такое испытываю, свидетельствуя победу жизни над смертью при таких чрезвычайных обстоятельствах. Ты, брат, роднее для меня теперь самого родного человека! — Говорит, а сам внимательно рассматривает парня и все более находит в нем сходство с тем последним молодым человеком из голубого своего странного сна.

«Жизнь действительно прекрасна!.. А я из жизни… Мы еще с вами встретимся…» — вспомнил он и подумал: «Надо же такое!.. Совпадение… А почему и нет?.. Сон-то был вещий!»

И возрадовался еще паче прежнего Гавриил Мефодьевич и, отирая слезу, спросил:

— Но как же ты уцелел, парень? Вот ведь тайна природы!..

— А я в армии парашютистом-десантником был… Старшина учил нас так: в случае чего, парашют не раскроется — группируйтесь, парни, в клубок да сжимайтесь что есть силы камнем, чтоб не было костям и внутренностям никакой возможности передвижения… А что, ежели на склон упадете или в воду, и повезет… Так и я… Лечу и вдруг перед самой матушкой-землей вспомнил добрый совет да сжался весь, а когда упал и почуял, что жив, — испугался да стал бегать и путать следы, чтоб смерть не догнала…

Гавриил Мефодьевич смотрел на бригадира с умилением, и слезы катились у него по щекам, и, не выдержав переполнявшего его чувства радости за силу и возможности человека, он сказал:

— Дай-ка, сынок, я тебя расцелую…

И троекратно, по-русски, расцеловал парня. И долго еще потом не отпускал, ощупывая и тиская его в своих объятьях, словно желая убедиться — в реальности ли все это происходит…

Через два дня парень вышел на работу как ни в чем не бывало. А Гавриил Мефодьевич Косенко, прощаясь с Кенахом, сказал:

— Не хотят у тебя люди погибать! Счастливый ты! А народ у тебя талантливый, скажу я тебе. С таким народом жить и жить! Слава ему!

А между тем Алексей Иванович Моторин никогда раньше и не помышлял о возможности такого поворота своей судьбы. Еще работая начальником отдела в Главэлектро, где начальствовал Артемьянц, он, что называется, был при деле. Колоссальная работоспособность, ясная голова, весьма богатый опыт предшествующей работы на сложных энергетических производствах и, главное — высокая результативность его труда — все это снискало Моторину большое уважение не только товарища Артемьянца, но и заместителей министра, да и самого министра, пожалуй.

Был Алексей Иванович человек стремительный, заводной, безделья не то что не терпевший, но просто не переносивший. Он непрестанно был в разъездах то по заводам, производящим оборудование для электростанций, то по самим электростанциям, где любил устраивать большие и непременно шумные совещания, учил «провинциалов» и сам у них учился. Поездки на подшефные производства, как правило, кончались обширными застольями с тостами, речами, благословениями.

Обычно сразу же после приезда он стремительно входил в кабинет к Артемьянцу, не считаясь, с тем, был ли кто у него или нет, плотно усаживался в жестковатое красное полукресло у стола начальника Главка и значительно произносил:

— Я приехал, Артур Николаевич!

Лицо при этом имел строгое и сугубо деловое и смотрел прямо перед собой на обшитые красным дерматином, в тон мебели, навесные панели на стене.

— Я слушаю тебя, Алексей, — с большим уважением тихо произносил начальник Главка, сильно по-армянски горбоносый и густо загоревший, поскольку недавно вернулся из поездки в родную Армению. Он сидел, артистически, вольно откинувшись на спинку кресла, и посасывал кусок рафинада, который то и дело макал в стоявший на столе стакан чаю. Звуки посасывания и причмокивания создавали какую-то по-особенному располагающую обстановку, и Моторин, что называется, выкладывался в своей отчетной речи, то и дело высвечивая ее целым роем блестящих идей и, предложений, коими запасся в провинции.

— Спасибо, Алексей! — с подчеркнутым уважением говорил ему начальник Главка и потом, как и ранее неоднократно, на совещаниях, балансовых комиссиях, коллегиях не упускал случая повторять: — Алексей сказал… Я ему очень доверяю… Это очень сильный работник… Он так много сделал для нашего Главка… И, вообще, что бы мы без тебя делали, Алексей?..

А дела и впрямь шли недурно. Моторин ворочал миллионами рублей капитальных вложений и сотнями тысяч тонн технологического оборудования, был человеком незаменимым и вездесущим.

Но время шло. Программа энергетического строительства от года к году разрасталась, и настал такой момент, когда Алексей Иванович Моторин понял — надо делиться. То есть — часть груза, который вез его отдел, надо было передавать Главку комплектации, который десятилетиями специализировался на поставках для энергетики общепромышленного, оборудования: насосов теплообменных аппаратов, трубопроводной арматуры и прочей мелочи.

Мотирин долго вынашивал себе эту, внезапно посетившую его, идею и наконец высказал ее Артемьянцу. Тот, посасывая сахарок и сморщив лоб, будто осененный наитием и постепенно светлея лицом, протяжно произнес: