Григорий Медведев - Дьявол Цивилизации

Кенах все посмеивался, когда Косенко, завершив официальную часть инспекционной работы, смущенно улыбаясь, дружески спрашивал начальника стройки:

— Что же ты утаил от меня, Генрих Генрихович? В чем секрет твоей удачи?

— А ни в чем! — весело, с хитрой смешинкой в черных глазах, с эдаким задиристым подковыром отвечал Кенах. — Все перед тобой! Вот те Христос! Смотри только. Здесь уж так — что увидел, то взял. Но ты, вот я вижу, не все углядел… Спрошу я тебя так: ты воевал?.. Воевал. Тебя командир берег? Берег. Вот и я берегу своих рабочих. Без них — какая победа? Не будет без них победы! И потом, ты, наверное, не знаю заметил, нет? Народ-то у меня не хмурый, веселый народ. А веселый человек — он жить хочет зачем ему умирать?.. Так я говорю? — И сам себе ответил: — Так! А вот чтобы человек был веселый и жизнерадостный, о нем надо думать. Иными словами — заботиться о людях надо, товарищ Косенко. Вот тут они и заплатят тебе благодарностью — будут жить и работать на все сто. Любить людей надо! Вот моя логика жизни, товарищ главТБ! Но при всем при том, конечно, соблюдай все правила… — И Кенах хитро подмигнул Косенке.

Вспомнив все это, Гавриил Мефодьевич решил все же, что Ген Геныч (так он сокращенно звал за глаза Генриха Генриховича) что-то, пожалуй, припрятал от него и он завтра же выедет к нему, чтобы еще раз пристрастно обследовать стройку и выведать секреты.

Вернувшись после работы домой, Гавриил Мефодьевич переоделся и в сумрачном настроении сел ужинать, приказав жене подготовить манатки в дорогу. Выпив для верности полстакана водки, чтобы быстрее заснуть, он долго потом ел, машинально и дольше положенного разжевывая мясо и глядя на стену перед собой так, будто то была не стена, облицованная кафелем, а бескрайнее пространство мирового космоса.

После ужина Гавриил Мефодьевич побрел к себе в комнату, то и дело подтягивая на ходу сползавшие с круглого живота пижамные брюки и сокрушенно думая о жене.

«Э-эх!.. Совсем память отшибло… Сколь уж раз просил ее Христом-богом сменить резинку на портах…»

Небольшого роста, широкий и толстый, он передвигался довольно быстро мелкими частыми шажками, будто перекатывался.

Влез Гавриил Мефодьевич под одеяло и, только приложился головой к подушке, тут же почти захрапел, одновременно погрузившись в странное сновидение, которое как бы материализовало в неожиданно четких картинах все то, о чем он неоднократно думал и переживал. И если раньше все сны, которые он перевидал в великом множестве, отражали в основном отдельные печальные фрагменты реальных подробностей травматизма: то пострадавший с искаженным от боли лицом тычет ему в нос окровавленной культей и наступает, наступает на него, чего-то кричит, а голоса не слыхать; то чальщик, которого расплющило железобетонной панелью, подходит к нему, а потом боком повернется и будто исчезает, только линия одна в воздухе, словно лезвие, и на него так и устремляется… И Косенко больше всего этого чальщика-лезвия боялся, все ему во сне казалось, что вот-вот наползет на него эта бритва и иссечет, кусков не соберешь; и многие другие страшные кошмары, которые и перечислять нельзя, поскольку это страдание человеческое, и не важно, что во многих случаях виновны были сами пострадавшие, ибо грубо нарушили правила техники безопасности, боль человеческая всегда свята. И Гавриил Мефодьевич никогда их в душе не винил ни в чем, он их жалел большой жалостью и еще строже взыскивал с начальников строек и с инспекторов по технике безопасности…

А нынешний сон был совсем другой. Словно бы его специально заранее отсняли по хорошо продуманному сценарию и теперь, включив проектор, прокручивали пленку. Сон был в светло-голубом цвете, какой-то очень чистый весь, и смотрел его Косенко с весьма трезвой и ясной головой.

Поначалу появилась группа людей, человек десять… И точно десять — пересчитал всех Гавриил Мефодьевич. И себя среди них узнал. В белой бобочке навыпуск да в белых брючках, намного худощавее, чем в жизни, и тоже весь подкрашен голубым цветом. А вокруг него все толпятся люди. Пригляделся — восемь мужиков и две молодые женщины. Скорее даже девушки. Такие они нарядные в цветастых крепдешиновых платьях. Только все опять же в голубовато-белом изображении. Точь-в-точь как в телевизоре. И прически с косами, убранными наверху в кренделя, и пушистое обрамление из шелковистых волос вокруг причесок, которые еле теребит голубой ветерок. Мужики тоже одеты, как и он в светлые бобочки навыпуск и белые брючки. И тоже все голубым припорошены. И такие они все, эти люди, какие-то легкие, воздушные. Так они вокруг Гавриила Мефодьевича легко толпятся, будто колышутся. И как-то странно, с надеждой, вопрошая, глядят на него, будто на спасителя.

— Да кто же вы такие, ребятки? — не выдержал и спросил он людей, которые натыкались на него, но как-то бесплотно, нежно, будто ветерком касаясь.

— Мы же ваши, Гавриил Мефодьевич! — хором пролепетали голубые люди. — Мы ж которые с летальным исходом…

— О, Господи! — всплеснул руками Косенко. — Да это ж и вправду вы! Мария! Я узнаю тебя… А яка ж ты гарнэнька!.. И Соня Микульчик, Карпенко… Сычиков?! И ты, Сычиков?.. Чудеса! И все живые!.. Какая радость!.. Шарапов! И ты?.. И руки целы…

— Не-э-эт! Мы не живые… — пролепетали голубые тени людей и как-то смущенно потупились.

— Да шо за чушь! — возмутился Гавриил Мефодьевич. — Живые вы все, факт! И как хорошо, ребятки, что вы все собрались. Я так давно хотел показать вам роковые ошибки… Начнем с тебя, Мария. Ах, какая ты красивая!.. Стало быть, мужик твой, машинист маневрового тепловоза, в тот день был выпивши и не вышел на работу. А ты у него, значит, помощником состояла. Ну и решила ты повести состав самостоятельно. Похвально!..

Перед ними вдруг возникла ветка железной дороги, изгибавшаяся дугой, со стрелкой недалеко от поворота. А на рельсах — маневрушка и три вагона со щебнем на прицепе…

— Вон ты, Мария, видишь себя?

Мария в смущении кивнула головой и сказала:

— Чудно как-то себя со стороны видеть…

— Теперь трогай! — приказал Косенко. — Поехала. А у стрелки-то вставай, останавливайся то есть. Тут тебе надо слезть и перевести стрелку как положено. Тогда и в дугу впишешься, и будет все путем… Ну, слазь же, слазь!.. Не слезла. Поехала, не переведя стрелку. И видишь, что вышло?.. Съехала форменным образом на землю и повела состав задами по огородам… Ну ладно, повела… А зачем дверь рвешь? Куда тебя несет? Дизель сам заглохнет. И живой будешь…

Голубая Мария в крепдешиновом цветастом платье вздрогнула и побежала стремглав к составу.

— Стой! — крикнул Косенко. — Держите ее!

Но никто не тронулся с места. Все безучастно смотрели на голубой, сошедший с рельсов состав и бегущую к нему голубую женщину.