Отиа Иоселиани - Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

— Зовут… — Клаус раскрыл глаза и, не мигая, уставился в потолок пещеры.

Теперь все знали, кого звали — Таджи. Та-джи! — это было не просто имя: в этих звуках жила надежда.

Все обратились в слух, чтобы услышать, как девочка встанет и выйдет на площадку.

Таджи вышла из пещеры. В первое мгновение она чуть не задохнулась от смрада и не смогла раскрыть рта.

— Ау! — отозвалась она, наконец.

— Ау-у! — крикнули сверху.

— Ауу-у! — загудели ущелья, — аууу! — долго повторяли горы.

Все одинаково прислушивались к этому гулу. Словно сами горы, скалы, ущелья встав выше суда человеческого, решали судьбу инородцев.

Сверху опять послышалось:

— Таджи, скажите им, пусть наберут воду.

Таджи расслышала, но не поверила своим ушам.

— Что ты сказал, Тутар?

— Одного пусть отправят к источнику!

— Как?

— С двумя котелками. Один для вас. Мы не будем стрелять. Слышишь?

— Сами не носите, что б им подохнуть! — не удержался Вахо.

— Вы не будете стрелять?

— Нет, так и передай Гуце.

— Ладно.

— Пусть идет без оружия!

— Понятно.

— Не поднимая головы. По сторонам не смотреть.

— Понятно, Тутар!

— Если поднимет голову, я тут же стреляю! — опять не удержался Вахо.

— Передам.

— После этого без нашего разрешения ни шагу.

— Сколько их там? — опять раздался голос Вахо.

— Человек семь-восемь…

— Как это… семь-восемь?

— Один ранен.

— Выживет?

— Не знаю… Нет!

У входа в пещеру Таджи встретил взгляд Клауса и с такой осторожностью проводил ее до Гуцы, словно на голове у девушки стоял таз, до краев полный водой. Можно было подумать, что, споткнись девушка, раненый тут же скончается.

Когда Гуца, выслушав Таджи, обернулась к Штуте, раненый смежил веки.

Из второй пещеры, поверх натянутого брезента смотрели шесть пар горящих глаз.

— Кто-нибудь из вас пойдет и принесет два котелка воды.

У Хампеля на лбу выступил холодный пот, он выпрямился во весь рост, ударился затылком об камень, но боли не почувствовал. Теперь Кнопс не чувствовал жажды. И никто, кроме раненого, не чувствовал.

— Стрелять не будут, — сказала Гуца.

— Ах?..

Гуца не поняла, у кого вырвалось это «ах». Наверное, у всех.

— Не будут стрелять! — повторила она.

— Мы не можем вас освободить, — сказал капрал.

— Знаем.

— Это и они должны знать.

— И они знают.

— Вы им этого не говорили?

— Нет.

— Скажите.

— Они не ставят такого условия.

— Чего же они требуют?

— Идти безоружными и не озираться, смотреть только под ноги.

— Чтобы не видеть, откуда придет смерть, — прохрипел Пауль, с ненавистью глядя на пленниц.

Штуте молчал, прислонясь плечом к скале.

Заговорил Бауман.

— Они не будут стрелять, Ганс… Я знаю, фрейлейн, скажите им, что не будут.

— Я уже сказала.

— Скажите еще раз, фрейлейн, поклянитесь… Мамой поклянетесь…

— Я верю, Клаус, — капрал затянул ремень и шагнул к выходу, готовясь перейти в большую пещеру.

— Куда ты, Ганс?..

— Надо поговорить.

— Поговорите, но ты не…

— Клаус, ты же веришь, что стрелять не будут?

— Да, Ганс…

— Значит, все равно, кто пойдет…

— Все равно, но пусть кто-нибудь другой, прошу тебя.

— Не бойся, ничего со мной не случится.

— Но, Ганс, вдруг ты невольно поднимешь голову или споткнешься…

Штуте молча поглядел на Клауса, когда же он шагнул к выходу, Бауман снова остановил его.

— Ганс, ты не обер-лейтенант, я знаю, ты не можешь приказать, но хотя бы бросьте жребий. Я буду молиться, чтобы он выпал не тебе.

— Ладно, — сказал Ганс, — бросим жребий…

— Нет, они не будут стрелять! — говорил Кнопс. — Раз сами предложили, значит, не будут. Мы же их не принуждали, — этими словами он обнадеживал себя; ему казалось, что Штуте пошлет на родник именно его.

— Ты бы не выстрелил? — спросил Иоган, взглянув на Кнопса маленькими, острыми, как у хорька, глазами.

— Я… я… при чем тут я? Как мне прикажут…

— Иоган, они — люди другого склада, — убежденным тоном заметил Вальтер. Каждый понял, что Вальтер вслух выразил общее желание — отправить на родник Кнопса Хампеля.

— Какого еще склада? — недовольно переспросил Пауль.

— Совсем особого… — Кнопс чувствовал, что тучи над ним сгущаются, и хотел помириться с Паулем, простить ему все, даже самому извиниться, только бы не идти на родник.

— Пусть они дадут нам клятву! — сказал из своего угла Даниэль.

— На какой прикажешь иконе, Даниэль? — пробасил Карл, — хотите идите, а нет — сосите лапу.

— Здесь в бога не верят, Даниэль.

— Знаю.

— Так разве можно на них положиться?

— Трудно довериться человеку, который не верит в бога.

Край брезента отогнулся, и в пещеру вошел капрал.

Все мигом улеглись на свои места, словно капрал, увидев стоящего на ногах, мог сказать: «Что стоишь? Пойди принеси воды!». Никто не проронил ни слова: вдруг капрал скажет: «Ты сперва сходи за водой, а остальное потом доскажешь».

Ганс оглядел пещеру. Под его взглядом каждый старался уменьшиться, сжаться в комок. Даниэль не выдержал наступившего молчания и вздохнул:

— Господи!

— Бросим жребий! — сказал капрал.

— А-а!

— Что?!

— Что он сказал?!

— Я не разобрал…

Все слышали, что речь зашла о жребии, но не поняли, будет ли и сам Штуте участвовать в жеребьевке. Попробуй Ганс не участвовать, его заставили бы. Но ведь капрал мог назначить любого. И если сначала сторонников назначения не было, назови капрал кого-нибудь одного, все, отводя от себя опасность, приняли бы сторону Ганса.

Но Штуте принимал участие в жеребьевке. Значит число участников увеличивалось.

— Бросим жребий!

— Бросим!

— Бросим!

— Бросим жребий…

— Все, все участвуем!

Ганс поднес руку к шапке — шесть пар глаз проследили за рукой капрала. Подозрения, точно блохи, посыпались на его шапку.

— Даниэль!

Даниэль приподнялся.

— Сиди, дай твою шапку!

Даниэль стащил с головы пилотку.

— Пожалуйста…

— Нет, держи сам, — опять передумал капрал.

Даниэль, словно нищий на мосту, вытянул руку с шапкой.

— Что дальше?..

— На семи бумажках одинакового размера напиши… Нет, на одной. Сам напиши!

— «Идти»?

— Нет, нет.

— А что?

— Как?

— Разве не бросаем жребий?

Штуте молчал. Буквы можно почувствовать пальцами.

— Пиши на всех!

— На всех «идти»?

— На шести «не идти»… а на одном… — он вырвал листок из блокнота и протянул Даниэлю.

Даниэль положил пилотку на колено, сложил бумажку вдвое, провел крепким желтым ногтем по сгибу, хотел смочить слюной, но не учел, что язык пересох. Еще раз провел ногтем по сгибу, развернул и аккуратно разорвал.

Все увидели, что обе половины получились одинакового размера. Даниэль еще раз сложил половинки, потом еще, и долек стало восемь.