Отиа Иоселиани - Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Штуте словно не слышал.

— Ганс, нас обманули?.. Фрейлейн…

Гуца промолчала. Тогда Таджи коснулась ее плеча и глазами указала на Клауса.

— Вы не бойтесь… — сказал умирающий.

— Я не боюсь, — ответила Гуца. Она и в самом деле не боялась. Для нее все потеряло цену.

— Фрейлейн… ведь вы для меня попросили воду, — Клаусу хотелось верить, что о нем беспокоился не только Ганс, но и Гуца, и Таджи. Ему хотелось сохранить хотя бы призрачную веру в человека.

— Скажите, фрейлейн, ведь вы для меня просили воду?

— Да.

— Я знал, что для меня… Как было бы хорошо, если б они не выстрелили.

— Это не они, — неуверенно сказала Гуца.

— Наши ребята не стреляли, — прошептала Таджи.

— Вон и девочка говорит… — Клаус помолчал, словно собираясь с силами, и с виноватым видом объяснил: — Тогда очень хотелось пить. И тебя я потому укусил, Ганс…

— Замолчи, Клаус!..

— Теперь жажда прошла. Тяжелее, но пить не так хочется. Ты ведь веришь, Ганс, что они для меня попросили воду?

— Верю.

— Сядь. Теперь ночь, они до утра не выйдут. А выйдут, все равно пленницы ни при чем. Во всем я виноват.

— Они этого не знают.

— Я скажу, если они придут. Ты сядь ко мне поближе.

Сдерживая охватившую его дрожь, Штуте шагнул в глубь пещеры и присел. Стало тихо. В эту ночь Бауману дышалось особенно трудно.

— Может, поспишь?..

— Я думаю, Ганс…

— Давай перевяжу рану.

— Нет, не хочу. Рана не беспокоит, воздуха только не хватает. В горах воздух разряженный.

— Когда очень высоко.

— Вам тоже трудно дышать?

— Да…

— Вам трудно дышать, потому что, обер-лейтенант и Альфред…

— Замолчи, Клаус…

— Когда я умру, сбросьте меня вниз.

— Замолчи! — крикнул Штуте.

— Ладно, не буду… О другом поговорим… Вот на таком расстоянии, как до тебя… нет, немного поближе, мама ставила мне на ночь воду в прозрачном графине…

— Клаус!

— Знаешь, почему я вспомнил? Мне не так уж хочется пить… просто смешно — маму вспомнил…

— Смешно?!

— Ага, знаешь почему? Она ставила широкогорлый графин полный до краев, без стакана.

— Как же ты должен был пить?

— Стакана, мол, тебе может и не хватить, так что, чем мучиться в темноте, бери и пей из графина. Правда удивительная женщина моя мать, Ганс?

— Да.

— Я по ночам воду любил пить, потому и вспомнил.

— Больше не говори.

— О воде не буду.

— Ладно.

— Я лежал у окна, а мама… У нас была одна комната чуть больше этой пещеры.

— Ты лежал у окна и что?

— По ночам, когда лил дождь, вода стекала по рамам на подоконник. Мама застилала его тряпкой. Тряпка впитывала влагу, и вода не текла на постель. Понимаешь?.. В ливень тряпку приходилось выжимать.

— Если ты не замолчишь, я встану и пойду на родник.

— Нет, Ганс, я не о воде говорю, я просто о том, как мы с мамой жили…

— Может быть, вы попробуете заснуть, — сказала Гуца.

— Но мне не хочется спать.

— Постарайтесь, — попросила Гуца, — завтра утром я принесу вам воду…

— В вас не выстрелят…

Опять стало тихо, и тут послышался крик Даниэля.

— Изыди, нечистый!

Капрал вскочил, вскинул оружие.

Если б вороной Баска не ходил по этой тропе раз десять, он непременно свалился бы в пропасть. Крутые спуски, подъемы и повороты чередовались один за другим.

Тутар внимательно разглядывал скалы, но вокруг не было ни души.

Тутар был уверен, что сверху стрелял Аби. Конечно Аби, больше некому… Вероятнее всего, он видел-таки спустившегося в село Вахо; исчезновение Гуа также не осталось для него незамеченным, но поскольку ребята держали все в тайне, он не выдал их, а пустился следом — принять участие в спасении Таджи. Когда ребята перебрались на скалу над пещерами, он занял их старое место: если б немцы сумели вырваться на тропинку, Аби встретил своих. Сняв с погибшего парашютиста оружие и боеприпасы, он несколько дней просидел в укрытии без дела. А сегодня видит — вышел из пещеры немец, и Аби ничего не стоит взять его на мушку.

Он так и сделал: прицелился в немца и выстрелил.

Но после его выстрела началось что-то непонятное: раздалась автоматная очередь; Тутар вскочил и бросился к коням. Аби перепугался не на шутку. Неужели он все погубил? Неужели из-за него озверевшие фашисты перестреляли пленниц?..

Тутар спрыгнул с коня и полез вверх по круче.

На месте их старого укрытия никого не оказалось. Когда он оглянулся на пещеру, твердый ком подкатил к горлу. Он думал, что ни сестры, ни гостьи уже нет в живых.

В отчаянье, лишившись последней надежды, полез он вниз. Слезы мешали разглядеть дорогу. Баска фырканьем приветствовал его на тропинке. Он обнял коня за шею.

— Пойдем к дедушке, Баска, — говорил он коню. — Пойдем к дедушке и все ему расскажем. Нанскани погубил нас, не то мы спасли бы Таджи и Гуцу…

До развилки дорог он ехал с намерением вернуться в село, но, подъехав к развилке, понял, что это невозможно: не мог он, обесчещенный и опозоренный, явиться в родное село, к старейшине рода.

— Вы не сможете принести воду, вам не подняться по этой тропинке! — сказал немец, когда на рассвете Гуца вылезла из бурки, чтобы идти за водой.

Бауман лежал без сознания и не слышал слов Штуте.

Выбравшись из бурки, Гуца убедилась, что немец прав: стоило ей встать, как у нее закружилась голова, а ведь даже в первый день она не в силах была подняться по тропинке без чужой помощи.

— Дайте посуду! — все-таки сказала она.

— Глупости! Вы разобьетесь.

— Дайте! — Она повысила голос, чтоб ее услышали во второй пещере.

Гуцу злила и собственная беспомощность, и забота о ней Ганса Если сейчас не принести воды, их ничто не спасет, а раненый умрет в муках. В большой пещере солдаты дрожащими пальцами нащупывали курки. Они слышали, что пленница вызвалась сходить на родник, и если б она не вышла из пещеры, вышли бы они.

Гуца обняла за плечи стоящую рядом Таджи.

— Идем со мной!

Таджи испуганно попятилась: «Нет, я не принесу им воды»…

— Она совсем без сил. Да и я не могу отпустить вас обеих, — сказал Штуте.

— Ладно, оставайся.

Таджи тут же села на бурку, вернее не села, а легла, свернувшись калачиком.

Гуца вышла на площадку. Она знала, что Ганс смотрит на нее, и хотела идти не пошатываясь, но ноги не несли ее, мышцы казались перерезанными.

Светало. В молочно-белое утро восток вкрапливал кровавые краски. Обойдя стороной убитых, она пошла вдоль скалы. Ночная прохлада рассеяла смрад над трупами. Гуце хотелось оглянуться на скалу, чтобы увидеть заступников-мальчишек, но стоило ей поднять голову, как в глазах у нее потемнело, то ли от голода, то ли от жажды. Она упала, безвольно и мягко, как выпавшая из рук тряпка.