Вера Дорофеева - Истории без любви

Владимир очень не хотел идти на преддипломную практику в ИЭС. Он считал, что ему там делать нечего. Но приказ есть приказ. Шелягин попал в отдел к В. К. Лебедеву, ныне уже академику, заместителю директора института.

В прославленном центре электросварки было тесновато. Практиканта посадили за стол, который стоял впритык к рабочему месту начальника отдела. В первые дни сгоряча Шелягин высказал ученому свое жизненное кредо — желание заниматься микромашинами. Владимир Константинович, деликатнейший человек, терпеливо, с понимающей улыбкой выслушал горячую тираду студента и поручил ему разработать малогабаритный источник питания для ручной дуговой сварки. Пусть попробует создать трансформатор, вес которого был бы минимальным, а мощность достаточно высокой.

Быть может, именно потому, что у Владимира не было еще стандартных представлений и навыков, он с блеском выполнил задание. А может, дело было в том, что буйное воображение молодого исследователя наконец-то столкнулось с конкретным делом, с реальным металлом. Первое испытание трансформатор проходил в гараже Академии наук УССР. Прибор был компактен, надежен и достаточно мощен. Механики и шоферы сразу оценили сварочную новинку и очень зауважали Владимира.

Наверное, будь на месте Лебедева другой человек, «внедрение» Владимира в Институт электросварки не было бы таким плавным. Но Лебедев учился управлению и руководству людьми еще у Бати — старшего Патона. И прекрасно разглядел, что за горячностью нового практиканта скрывается недюжинный творческий потенциал. А раз так, значит, надо дать ему возможность развернуться, чтобы обыденность, заурядность работы не потушила этот накал.

Вскоре Владимир из практиканта превратился в инженера Института электросварки. Запомнился день, когда все услышали о первом полете многоместного космического корабля «Восход».

Было это на Владимирской улице. Шли втроем: Владимир Константинович Лебедев, Игорь Иванович Заруба и он — «зеленый инженер» — Владимир Шелягин. Зачем- то их вызвали в президиум Академии наук УССР. И по пути от ИЭС до академии разговор все время вертелся вокруг экипажа «Восхода». Впервые корабль пилотировал летчик-инженер. Впервые на борту космического аппарата находились врач и ученый. И патоновцы всю дорогу спорили, насколько качественно нов этот рывок в космос. Только ли продолжение полетов на одноместных «Востоках», которые можно сравнить с движением по неведомой тропинке, когда человечество на ощупь шагает по незнакомой дороге. Или уже речь идет о том, что космос стал серьезной лабораторией для фундаментальных, планомерных исследовательских работ. Дискутировали по этому вопросу, конечно же, в основном В. К. Лебедев и И. И. Заруба. Опытные исследователи и инженеры, они имели немалый опыт, чтобы из сообщений ТАСС и репортажей с космодрома, которые публиковались в те дни в газетах, уяснить для себя, насколько перспективен новый космический полет. Владимира же занимал сам факт нового прорыва в космос, люди в кабине «Восхода», один из которых был почти его сверстником. Выбери он — Шелягин — другую специальность, и, как знать, может быть, тоже увидел бы глубинность мироздания, ощутил бы невесомость, в крайнем случае был бы причастен ко всему, что совершалось и совершается там, в казахстанской степи впервые в мире...

Владимир в сердцах сказал тогда: «Вот, люди в космос летают. А мы здесь с какими-то трансформаторами возимся».

Спутники его лишь понимающе и как-то загадочно переглянулись между собой. Но ему не возразили...

Через несколько дней директор вернулся из Москвы, и решено было создать установку для сварки в космосе.

Проблемы космической техники — это всегда проблемы веса. По земным масштабам установка может быть и небольшой, но для космоса она — огромна. На все про все патоновцам отмерили пятьдесят килограммов... И минимум времени.

О первой сварке на орбите написано немало восторженных репортажей и серьезных научных статей, комментариев специалистов, в которых скрупулезно анализировался каждый сваренный образец. К этому эксперименту тщательно подготовились не только ученые. Говорят, прежде чем управлять автоматической установкой «Вулкан», Валерий Кубасов, чтобы «почувствовать металл», надел робу, взял щиток и самолично вручную сделал не один метр шва.

Все это: и восторженные статьи, и комментарии специалистов, и даже предполетные тренировки космического сварщика, — было значительно позднее, спустя почти пять лет после старта программы «Вулкан». И сегодня, вспоминая те годы, непосредственные исполнители — теперь солидные ученые — оживляются, начинают говорить увлеченно, и глаза их горят неистребимым мальчишеским блеском.

Прежде всего авторам эксперимента в космосе предстояло решить, какому способу сварки отдать предпочтение. Ведь их к тому времени уже насчитывалось более шестидесяти. «И воспаряя в мечтах, — вспоминает сегодня Патон, — надо было не отрываться и от задач реальных, продиктованных жесткими и необычными условиями, которые предъявлял нам космос».

При выборе способа сварки следовало учесть очень высокую скорость удаления газов и паров в невесомости и огромный перепад температур, в которых мог оказаться расплавленный и кристаллизующийся металл (от сильного нагрева до значительного охлаждения).

В споре с Назаренко Патон выдвинул, казалось, неосуществимую задачу: сварку вне вакуума. Необходим был надежный источник питания. И не просто надежный, а еще и малогабаритный, ведь вес-то будущей установки оставался неизменным. Так Владимир Шелягин оказался как бы в эпицентре всей эпопеи сварки в космосе. Вместе с товарищами он занимался созданием малогабаритного, универсального по своим возможностям источника питания.

Почему выбор пал на них? Ведь в институте было немало специалистов — и с опытом, и со стажем, и с заслугами. Наверное, все потому же: воображение, творческий подход, методика их работы еще не несла на себе печати многолетнего опыта, стандартных решений.

Помимо солидных папок с документацией по работе над «Вулканом», которые хранятся нынче в архиве Института электросварки, есть еще и заурядные небольшие блокноты с довольно потертыми переплетами. Их десять. Разобраться в записях, пометках, эскизах и набросках, сделанных торопливым почерком, может только сам Владимир. Во время корпения над «Вулканом» Шелягин не расставался ни на минуту с таким блокнотом почти круглые сутки. В среднем срок их «службы» был два-три месяца, но есть блокноты, странички которых заполнялись набросками, вариантами схем, расчетами всего за одну- две недели. Так было, например, на второй месяц работы, когда казалось, что найден оптимальный вариант и осталось лишь перевести идеи в металл, а в действительности все еще было впереди.