Алексей Мусатов - В колхозной деревне

Стою, мучаюсь, мыслей не соберу, слов не отыщу! А рядом сидят члены правительства. А впереди в зале тысячи лучших хлеборобов… Да еще прожектора эти хлещут по глазам, да репортеры скачут вокруг меня, как дьяволы, щелкают своими аппаратами!

Совсем растерялся! Не найду слов достоверных и достойных… Ну как, думаю, я скажу? «Наш главный агроном проявила энергию и инициативу…» Да разве такими словами обо всем об этом рассказывать? Что тут делать? И тут… рядом… члены правительства. Люди, которые перед тобой все дороги распахивают настежь, — только иди! Только иди!.. А ты вместо того, чтобы идти, иной раз… топчешься… И вот… стыдно мне стало и перед ними… и перед теми, кто в зале… Ждут от меня передачи опыта, и приготовился я выложить всякие хорошие цифры… А тут… впору мне выступить с покаянной речью… С одного на другое сразу не перестроишься! — усмехнулся сам над собой Алексей Алексеевич. — И вот… сплоховал я… Да еще как сплоховал!.. Ничего не сумел сказать… Махнул рукой да и пошел с трибуны!..

Только в душе дал себе слово: не в последний раз вызывают меня на эту трибуну! Добьюсь я второго такого приглашения, и тогда уж заранее приготовлюсь и выложу все существо дела по чистой совести!.. Чтоб люди поняли: не просто все это делается, — чтоб люди наших ошибок не повторяли!..

Снова он закурил свою трубочку, но посреди затяжки вдруг вынул ее изо рта и отложил:

— Аркадиев подарок… Он тогда никак понять не мог, почему я замолчал на трибуне… Все вышучивал меня. А Федя понял…

В ту ночь долго мы с Федей не могли заснуть. Разговаривали до рассвета. Жили мы с ним в гостинице «Москва». Окна выходили на Красную площадь. Чтобы нам ее лучше видеть, мы огонь в комнате погасили. Сидим на подоконнике. Разговариваем. А прямо перед нами Кремль… Мавзолей… Светятся часы на Спасской башне. Видно, как стрелка ходит… идет час за часом, а мы все разговариваем. Все обдумываем точный ответ на вопрос заместителя министра. В чем же все-таки «существо дела»?

— Как же это могло случиться? — твердит Федя. — Работали мы несколько лет. Четыре дружка, четыре руководящих работника МТС. По клеверным полям ходили… Мимо сеялки «СШ-6» пробегали по десять раз на день, и ничего не видели!.. А пришла девчушка-выпускница и увидела то самое, на что указал Центральный Комитет… Почему же так получилось?..

И я думаю: почему? Ну подводило нас с Федей, конечно, и то, что по глупости и по молодости шли мы на поводу у Аркадия.

Но Аркадий… Он ли не опытен, он ли не умен, он ли не искал дороги к успеху?.. Почему случилось, что не он, а Настя отыскала эту дорогу?

Сидим. Думаем. Федя мне говорит:

— Гляди, гляди… Патруль сменяют…

И верно… Видно, идет разводящий, а за ним патрульные. Подошли, отчеканили поворот, на секунду задержались и вот замерли у входа. В первый раз мы с Федей наблюдали эту картину.

Потом по радио проиграли «Союз нерушимый…» Прослушали мы. Еще посидели. Подумали. Покурили. И вдруг Федя мне говорит раздельно и со злостью:

— Под-ряд-чик он… вот кто…

И так двинул плечом, что стекло задребезжало.

Я не сразу взял в толк ход его мыслей.

— Какой подрядчик? Почему подрядчик?

Тогда Федя объясняет:

— В армии, когда получают награду, то говорят: «Служу Советскому Союзу!» Эти слова — для любого коммуниста… и для любого руководителя. Все мы слуги Советского Союза… слуги народа. А он у советского народа подрядчик… А подрядчику нет дела до народа, у него один интерес — побольше выгадать на подряде да половчее нажиться на народной жизни. Я сомневаюсь:

— Он человек умный и даже талантливый! Он работал!..

А Федя усмехается:

— Работал!.. На полушку работы, на рубль видимости! Подрядчики разные бывают. И разная выгода их прельщает. Одни гонятся за деньгами, другие — за спокойной жизнью, третьи — за славой. Только за работой не гонятся! Работать всегда труднее, чем создавать видимость. Бывают среди них, конечно, и умные, и талантливые, и даже полезные… Только… Ох, и трудно же иногда определить, где кончается польза от их талантов и где начинается вред!..

Я слушаю его и думаю: и правда, не сразу и поймешь, где Аркадий приносил пользу делу, а где вред. Выводил он агрегаты в поле раньше соседних МТС. Хорошо это? И его и нас за это хвалили… А качество полевых работ у нас было не лучше, чем у соседей, и простоев не меньше. Ать-два, вывел агрегаты, отрапортовал, пригласил корреспондентов — снимки в газетах, похвала в приказах… Быстро и приятно! А возьмись бороться за качество, за урожай, за колхозный достаток — три пота спустишь, да когда еще добьешься результатов, да когда еще эти результаты заметят, да когда еще тебя похвалят…

Я думаю, а Федя меж тем развивает свое положение о подрядчиках:

— Кстати сказать, и подрядчик-то он мелковатый. Он по мелочишке, ничем не брезгает. И слава, хоть в районном масштабе, его привлекает, и за деньжонками гонится, и удобной жизнью дорожит.

Я спрашиваю:

— А Настасья Васильевна?

Хочу, чтобы он объяснил мне с его точки зрения.

Он отвечает:

— А ты не видишь, как она работала? Нужды и заботы колхозников — вот чем она жила. Поругает или похвалит ее начальство — об этом она и не думала… Ошибалась она, конечно! Допускала отдельные ошибки, но главное направление ее работы было правильное… Мы с тобой сперва удивлялись, как это могло получиться, что совпали ее планы и замыслы с планами и замыслами партии. Нам, чудакам, удивительно казалось, как могло это совпадать вплоть до отдельных вопросов — о клеверах, о квадратно-гнездовом… А удивляться-то было нечему. Ведь иначе и быть не могло! Стала она на линию верной службы народу. А кто на такую линию станет, тот станет на линию партии! Это же закон всех законов. Чему ж тут удивляться?

Долго обсуждали мы этот вопрос — о слугах народа и «подрядчиках»… И мало-помалу прояснилась перед нами вся картина…

Понятно нам стало, почему схлестнулись они друг с другом, как две от рождения противоположные и враждебные друг другу породы. Разъяснилась нам и лютая, «непропорциональная» злоба Аркадия на Настю и ее безразличие к нему…

Чувствовал он в ней силу. Силу враждебную, да такую, что способна взять да и подмять его однажды, особых усилий не прилагая, а так, походя. Силу он понял, а превосходства ее над собой не мог признать!

Всю жизнь он тужился, добивался удобства да богатства, влияния да славы. Добивался по крупинке, год за годом, и кичился добытыми крохами и дорожился ими. И вдруг появляется рядом девчонка и берет это быстро, попутно, между делом!.. Берет и цены не придает. А ведь обидно, наверно, когда то, над чем ты всю жизнь тужился, кто-то другой берет одним махом, словно не замечая… Настя позволила Аркадию украсть ее славу. Он над куском ворованной славы трясется, пыхтит, пытается выжать из него все, что можно… И знает: слава-то Настина!.. Настя не связывается с ним вроде из брезгливости. А захочет — и отберет. Как тут не злиться? Для него встреча с Настей могла стать крушением.