Семен Бытовой - Ночью скалы светятся

— Ты подумай-ка, что творится! — восхищенно воскликнула Най.

Несколько минут муж и жена сидели молча, словно не знали, что друг другу сказать. Неожиданно Най закрыла руками лицо и залилась такими горькими слезами, что Им долго не мог ее успокоить. Он встал, уложил ее на топчан, прикрыл полушубком и вышел на улицу. До поздних сумерек ходил Им около дома, и в голове его путались мысли. Как ни старался привести их в порядок и сосредоточиться на какой-нибудь, ему это не удавалось.

С этих пор Най совсем переменилась. Обычно тихая, кроткая, редко когда вступавшая в пререкание с Имом, она не давала ему покоя.

— Пока не поздно, надо вернуться в долину! — настаивала она. — Когда человек чувствует свою вину, — разве стыдно признаться в этом? Ты только погляди: из Казахстана корейцев приглашают, а ты, Им, искусный рисовод, в пяти часах езды от колхоза; так разве тебя не примут? Ну, поругают, пристыдят, быть может. Так ведь есть за что. И непременно примут. Им, не теряй драгоценного времени. Уже весна. Рассчитайся на службе и давай возвратимся в колхоз.

— Я подумаю, Най, — сказал он.

Три месяца боролся с собой Им Тха Дё и, наконец, в середине июля рассчитался на работе, сел с семьей в поезд и приехал в долину.

Хотя время двигалось к вечеру, Най не торопила мужа. Сидя на валке, он долго разглядывал проступавшие сквозь зеленоватую воду острые стебельки рисовых всходов.

— Дети есть хотят, — вдруг сказала Най.

Им встрепенулся, сунул в карман несколько стебельков, взвалил на спину мешок и зашагал к дому правления колхоза.

Ивана Даниловича Пака в конторе не оказалось. Там сидел счетовод Афанасий Иванович — худой поджарый человек с очень близорукими глазами, которым, казалось, не помогали и очки. Низко склонившись над столом, он перебирал бумаги и даже не заметил, как Им Тха Дё с женой и детьми вошли в помещение.

— Добрый день, — сказал Им по-корейски, сняв шапку и переступая с ноги на ногу. Минуту погодя счетовод оторвался от бумаг, поднял на темный морщинистый лоб очки и, увидев перед собой Има Тха Дё, выбежал из-за стола и радостно воскликнул:

— Так это ты вернулся?!

Най спросила:

— А товарища Пака нет?

— Скоро придет. Они с председателем колхоза уехали в райком партии. Ну, рассказывай, как жил, где работал. А у нас здесь такие дела развернули, такие дела!.. Жаль, что тебя не было, Им Тха Дё. Ну, ничего, все уладится!

А спустя три дня Им Тха Дё стоял перед общим собранием и рассказывал, как он скитался с места на место, как встретил случайно в Имане Цой Хо Рима и решил вернуться в колхоз.

К немалому удивлению Има, никто ничего плохого не говорил ему, никто не стыдил. Лишь старый рисовод Тен Ен Бон, косо глянув на Има, сказал:

— Конечно, были у нас трудности. Если бы товарищ Им Тха Дё тогда остался со всеми, было бы легче и ему, и нам. Когда люди вместе, — всегда легче. Однако что было, то было. Раз человек вернулся, — надо простить, принять в родную семью.

Когда же с места поднялся товарищ Пак, Им ожидал, что теперь начнется самое страшное.

— Ну как, товарищ Им Тха Дё, хорошие всходы нынче у нас на рисовых полях? — спросил Пак. — Ты ведь понимаешь толк в этом деле.

Им сунул руку в карман, достал оттуда несколько стебельков.

— Всходы хорошие, только сорняков завелось много, нужно прополоть.

— Вот и станешь во главе третьей бригады, и завтра же с утра начнете прополку. Согласен?

— Спасибо, товарищ Пак, спасибо, друзья! — Им Тха Дё низко поклонился, и корейцы заметили, как у него дрогнули губы.

Собрание кончилось поздно. Люди вышли из тесной, сильно прокуренной комнаты и долго не расходились по домам. Приятно было постоять на улице, подышать чистым, свежим воздухом, да и поговорить хотелось.

Из-за горного хребта всходила большая луна. Ее спокойный голубоватый свет падал на обширные рисовые поля, причудливо отражаясь в чеках, наполненных мглистой водой. Со стороны Уссури дул теплый ветер, скапливая на дальнем горизонте, над волнистыми отрогами сопок, небольшие облака.

Земля, сулившая урожай, дышала свежестью.

Март — переходный месяц. Где-то близко весна, но зима не хочет уходить. Она, кажется, собирает все свои неотшумевшие ветры, все неотбушевавшие вьюги и пускает их в ход, чтобы еще на некоторое время задержаться на полях. Мартовские короткие метели начинаются внезапно и очень злы. Но сто́ит им немного утихнуть, как сквозь туманное небо пробиваются солнечные лучи, предвещая скорое тепло.

И, хотя нынешний март был особенно суровым, все же выдавались и ясные дни. За ночь, бывало, наметет у бараков сугробы снега, а в полдень солнце наполовину растопит их. На реке почернел лед. Казалось бы, людям радоваться, что подходит весна, но они тревожились. Надо было возводить плотину, чтобы вовремя пустить воду на рисовые поля. Схема плотины, предложенная агрономом, была из простейших, но строительство требовало большого умения и сноровки. По мысли агронома, срубы из бревен следовало сложить на льду, заполнить камнем и песком, а когда лед тронется, — опустить срубы на дно реки.

Но Бира — горная река. Нрав у нее коварный. Никогда заранее не угадаешь, когда она тронется. Вчера весь день Им Тха Дё простукивал жердью ледяной покров, потом лег грудью на лед, прислушиваясь к шуму воды, но так и не определил место, где лучше всего ставить срубы. Ночью его разбудил ветер. Им быстро оделся, побежал к реке, снова целый час ходил туда-назад по льду, простукивал его, и удары показались ему не такими гулкими, как вчера. Кажется, воды прибавилось и местами лед распирает.

Едва начало светать, пришли Цой Хо Рим, Ким Им Гер, Бом Тха Бон — совсем еще юноша, только на прошлой неделе приехавший с отцом из Казахстана. Бон сам попросился на строительство плотины, и Им охотно взял юношу себе в помощники.

— Что слышно, Им Тха Дё? — спросил Цой Хо Рим.

— Пора приступать, — сказал Им. — Дней через десять, не позже, Бира тронется. Вода начала прибывать.

В этот день к берегу стали подвозить бревна, камень, песок.

Еще пять дней ушло на строительство срубов. Когда они выросли высотой в два с половиной метра и их загрузили балластом, лед на реке уже заметно почернел. Временами казалось, что он не выдержит огромной тяжести, покачнется и треснет, — и срубы упадут на дно. Но дать им упасть как попало нельзя было. Нужно следить, чтобы они легли на дно реки ровно, без малейшего перекоса; и корейцы круглые сутки посменно дежурили на реке.

Ровно на десятые сутки, как и предсказал Им Тха Дё, над долиной опустилась темная туманная ночь. Подула «маньчжурка» — теплый ветер с океана. На сопках, окружавших долину, начал таять снег, хлынули шумные ручьи. На реке дежурил Бом Тха Бон. Только он сделал несколько шагов к срубам, как под его ногами треснул лед. Он провалился по грудь в полынью. Сразу ухватился за ледяные кромки, но они тут же обломались. Бон лишился опоры, и его потянуло вниз, под лед. До того места, где стояли срубы, было шагов двадцать, и юноша, забыв об опасности, изо всех сил подался вперед, надеясь доплыть до срубов и увидеть, как они опускаются в реку. Не успел он проплыть и пяти шагов, как почувствовал на спине огромную тяжесть. Он не сразу догадался, что это льдина, а когда понял, — сильнейший удар в затылок оглушил Бона, и он стал терять сознание.