Альберт Усольцев - Светлые поляны

— Черемуха, ну-ка очнись, разговор есть.

— Слушаю, дядя Макар.

— Семнадцать умножь на двадцать девять. В уме! Сколько?

— Четыреста девяносто три.

— А сорок три на двенадцать?

— Пятьсот шестнадцать.

Экзамен был закончен.

— Подойдешь, — сказал председатель. — Считаешь в уме быстро, сила в руках есть. Подойдешь!

— Куда, дядя Макар?

— Не кудакай, узнаешь. Позови-ка ко мне Григория Васильева.

— Это дядю Гришу, что ли?

— У нас в деревне один Григорий Васильев.

Витька сбегал за Григорием. Тот пришел веселый с делянки — ягодницам очень нравились его пестерьки, удобные, легкие. И красивые. Григорий успел и красками их разрисовать.

— Дело с разговором есть. Григорий, закуривай, — протянул председатель тощий кисет.

— Спасибо, — ответил Васильев и начал свертывать цигарку.

— Дело вот какого свойства… Посоветовались мы тут… — для важности голова решил немного приврать: — Посоветовались мы тут в правлении и решили тебя продавцом в район назначить. Потому как более тодельного человека не сыскали. А ты и грамотен, и говорить можешь обтекаемо, не обидишь районного интеллигента, как, предположим, закорючница Катерина, и с торговым делом знаком. Как ты смотришь? Только честно. Это не приказ, приказать я тебе не могу, не колхозник. Просьба… Моя и… правления, разумеется.

Григорий молча курил.

— Вот в помощники тебе Виктора Черемуху определяю. Парень расторопный. Двузначные числа множит в уме без запинки. Кульки там вертеть или корзинки подносить… Пойдет парень.

— Куда? — снова спросил Витька, пропустивший начальные слова — засмотрелся на селян, рассыпавшихся по малиновой делянке.

— На кудыкину гору! — резко бросил председатель. — Я же сказал — в заместители Григорию Васильеву. А Григорий назначается, вернее предполагается, в директора «постпредства».

— Это в торговый ларек, что ли?

— Не в ларек, а в «постпредство»! — поднял правую руку вверх председатель. — В «постпредство» нашей артели.

Витька даже присвистнул от огорчения: вот это предложение! Подмастерьем в ларек! Да лучше умереть от позора, чем такое. Не принято в этой стороне мужикам стоять за прилавком. Да еще в работное летнее время! Да еще ему, Виктору Черемухе!

— Не инвалид ведь я, дядя Макар, — заскулил Витька.

— Был бы инвалидом, я бы тебя назначил семечки щелкать у конюховки. А то в торговую сеть рекомендую! На ответственную должность! На материально-ответственную! — загибал пальцы Макар Блин.

Витька стоял, уныло рассматривая свои руки, раскрашенные малиновым соком. Зря старался, умножая двузначные числа. Не проявил бы способности, может, и не пришла бы председателю в голову шальная мысль.

— А Шурик умнее меня, — не сдавался Витька. — Он слова сразу наоборот может читать… Вот, к примеру, скажешь — сенокосилка, он тут же ее прочтет с конца в начало — аклисоконес.

— У тебя тоже неплохо получается, — не отступал от своего слова Макар Дмитриевич. — И вообще, Черемуха, что это такое? Как надо отвечать председателю колхоза на назначение?

— Служу Советскому Союзу! — вытянулся Витька.

— То-то. Свободен. Иди и погладь брюки. Стрелки наведи, чтобы воздух разрезали с хрустом. Утюг можешь в моем доме взять — тяжеленный, бродяга! Стрелку даже на сукне выводит. А мы с Григорием окончательно решим…

— Не соглашайся, дядя Гриша, — шепнул Витька тихо.

— Почему?

— Засмеют нас: два мужика — и вдруг продавцы?

— Ты же согласился… «Служу Советскому Союзу!»

Витька хотел было еще поторговаться и предложить в помощники продавцу Кито — ведь тот так здорово кричит «Налетай, подешевело!», что мертвого может поднять из могилы, но, заметив узенькую горбатенькую спину председателя, мелькавшую среди яблонь, понял: песенка его спета, придется торговать малиной в центре, на самом людном месте. Почему в колхозное «постпредство» голова выбрал именно его, а не кого-то другого, Витька не мог понять. Может, припомнил тот поход на районный базар, встречу с Марь-Васишной, торговавшей березовым соком… Смело тогда Витька действовал и решительно. Да и нельзя было иначе — торговали святым — березовой кровью… Да и зачем вообще нужен «подмастерье» продавцу?! Киоск два метра на два, одному повернуться негде. Но коль задание было получено и ответ состоялся — «Служу Советскому Союзу!», то надо было уходить от садовой красоты-благодати, тяжеленным председательским утюгом наводить стрелки на брюки, разглаживать висящий над бабушкиной божницей пионерский галстук. И все же, выходя из сада, Витька подумал: «Чудит, однако, наш старикан! Чу-у-удит!»

Малину в район везли на Граните. Тяжеловоз имел спокойный нрав, такой же шаг, небыстрый, но спорый, а самое главное — движение его, как и у быка Варчи, было удивительно ровным. Понукай не понукай — будет шагать так, как сам задумал, а не так, как кому-то хочется. На быках уже не ездили, хоть бычье стадо и держалось в колхозе, а потому председатель сказал:

— Запрягай, Григорий, тяжеловоза — малину везешь, не хухры-мухры! Не нищие!

Колхоз и в самом деле начинал выправлять свое хозяйство, но жилось еще трудно, и большими деньгами, отданными за Гранита, голову частенько упрекали: «Жрет как паровоз воду, а робить толком не робит, ахабазина этакая!» Желая хоть как-то реабилитировать себя в глазах колхозников и не ударить лицом в грязь в райцентре, председатель и разрешил подступиться с хомутом к добряку Граниту. Запрягли в телегу. К первой оглоблями привязали вторую, к той пристроили третью — тяжеловоз все-таки! Одна телега ему что пушинка. Тем более груз такой легкий, малиновые пестерьки можно поставить только в один ряд. И шагал Гранит по райцентровским улицам так, словно и не был в запряжке, а самолично решил прогуляться по главному селу, на людей посмотреть, себя показать.

За «тройной» телегой стаями вилась ребятня. Останавливались большаки. Спрашивали: «Че под пологом везешь, парничок?» — «Малину», — степенно отвечал Витька. «На продажу? В ларек?» — «А то куда», — отвечал Витька. «Из какого колхоза-то?» — «Страна Советов», — отвечал Витька с какой-то необъяснимой гордостью, будто под пологом была не медовая ягода, а мешки с первой пшеницей. В этой хлебной стороне первому урожаю оказывался почет: на лошадях или на машинах везли его в Заготзерно торжественно, с лозунгами и плакатами, а то и с песнями. А тут простое слово «малина» быстрее быстрого облетело центр, и когда Гранит важно подкатил к колхозному ларьку, то Витька и Григорий увидели, что рядом длинной змейкой вьется очередь. И хоть на огородах и в садках райцентровских жителей росли свои малинники, но черемховскую ягоду знали все: рядышком стояла деревнюшка с ее садом, и слава о садовой ягоде шла хорошая. Клубника виктория, черная слива, яблоки ранетки, крыжовник, черная и красная смородина — все появлялось в урожайный на ягоду год в ларьке «Страны Советов». Но этим же торговали и другие, дальние от райцентра колхозы. А вот малиной — только «Страна Советов». То ли председатели в тех колхозах были похитрее Макара Блина и отвозили малину в близлежащие города — Шадринск, Курган, Свердловск, Каменск-Уральский — все ж там цену можно не деревенскую назначить; то ли знали черемховцы какой секрет — малина ведь привередливая: не дольешь воды — сухой пойдет ягода, перельешь — водяниста, — ежегодно выбрасывая на продажу до пяти-шести центнеров; то ли еще какая была тому причина, но продавал в центре вкусную ягоду лишь один сад, черемховский, и это было событием. Не зря Макар Дмитриевич так хлопотал, снаряжая первый ягодный обоз: и телеги присоветовал строить, и Гранита не пожалел, и на Витькиных суконных брюках стрелки своей рукой пощупал — остры ли! «Не просто ягоду едешь продавать, молодец веселый, — наставлял председатель Черемуху, — а колхоз родной представлять перед рабочим классом и трудовой интеллигенцией райцентра! А я себе узелок завяжу — выдержишь испытание, на дальнейшее ответственное дело назначу. Должен я быть уверен в твоем характере, молодец удалый, как в собственном». Сказал, словно отрезал. У друзей Витьки, крутившихся на коннике в обеденный час, уши стали топориком — скажи, какой замах: уж не собирается ли председатель назначить Витьку на силосование топтуном! Подобной проверочной чести удостаивались лишь те, кого голова метил в силосные топтуны. Травы луговые подходят, до силосования времени не так уж много остается, а Макар Блин мыслит, как он сам говорит, «стратегическими категориями». Что это такое — не поясняет. Остается только догадываться: «стратегические категории» — это значит сегодня думать о завтрашнем и послезавтрашнем работном дне. По народной поговорке проще — готовить сани летом, а телегу — зимой… Улыбается председатель на догадку. Не отвергает, лишь добавляет серьезно: «Верно, только стратегическая категория в моем понимании имеет несколько большую, человеческую — че-ло-ве-чес-кую! — сущность».