Алексей Дебольский - Когда мы молоды

Еще один лесовоз въехал, устало погромыхивая. Шофер открыл дверцу, ступил левой ногой на подножку, задом-задом, полегоньку, осторожно поставил машину на место, к серому, некрашеному, наполовину растащенному забору, сошел на землю, распрямился с усилием, подтянул штаны, поправил кепку, обнажив на мгновение белую лысину. Увидел завгара — заиграли морщинки у глаз, подошел не спеша, покачивая широкими, чуть обвислыми плечами.

— Здорово, Лёш, все командуешь? — сказал скрипучим тенорком, произнося «о» по-северному, внятно.

— Здорово, Егор. Ты по скольку хлыстов возишь?

— Ух ты, чтой-то вы опять за нас взялись, или плохо работаем?

— Вон в Санинском леспромхозе, говорят, по шестнадцать хлыстов грузят шофера.

— Герои! Дал бы им по медали собственной рукой.

— Слушай, Егор. А ты бы не того, не это… По шестнадцать?

— А куда мне их столько?

Машины въезжали в ворота теперь почти непрерывно одна за другой; в воздухе, посиневшем от бензиновой гари, стоял гул. Шоферы искали начальника гаража, каждый со своей нуждой, но, прислушавшись, присоединялись к разговору.

— Мне это ни к чему, — отрезал Егор, поправляя мятую кепчонку над молочно-белой лысиной. — Шею сломать, а робят моих кто растить будет, Пушкин Александр Сергеевич? Дорогу сперва сделайте.

— Неправильно ты рассуждаешь, Егор Васильевич, — горячился Долгов, позабыв, что говорил утром у директора. — Значит, по-твоему, мы уже дошли до предела, возим по десяти хлыстов, и наши дети-внуки тоже будут по десятку возить?

— Да ну, чего хреновину-то городишь? — отмахнулся Егор Васильевич. Но тут же спохватился, что разговор идет при народе, и добавил уважительно, хотя и не без подковырки: — Начальству, конечно, виднее, Алексей Иваныч, но только меня в эту кутерьму не вмешивайте. Было время — ударял. Плешь вот наударял, — сняв кепку, он под общий хохот пошлепал себя по лысине, — и будь здоров. Вот Сашка Иванов пускай по шестнадцать возит, он у вас на доске Почета, передовик.

— Иванов, слышал? — подхватил начальник гаража.

— Как же, как же, — отозвался из гущи молодой, зычный, натренированный в самодеятельности голос.

— Ну, что скажешь? Давай иди сюда, потолкуем.

Алексей Иванович вошел в роль, он говорил теперь громко, отчетливо, как полагается на людях. Спор подзадоривал его, одержать верх над мнением нескольких десятков людей стало для него спортивной задачей.

— Вот скажи, Иванов, — Алексей Иванович, как ему казалось, ловко, с расчетом, забрасывал аркан, — вот ты молодой человек, комсомолец, армию отслужил, так? Вот и скажи: должны мы двигаться вперед или нет?

— Ну, а в чем дело-то?

— В Санинском леспромхозе шофера возят по шестнадцать хлыстов, а наши говорят — нельзя.

— Так ведь у нас потолще лес-то…

— Ну правильно, потолще. Был бы тоньше, то и говорить не о чем. А вот наш лес по шестнадцать возить — это будет уже шаг вперед. Так или нет?

— Оно-то так, но… Никто же не возит.

— Вот ты и возьмись.

В толпе укоризненно вздыхали. Нашел на кого навалиться, без году неделя в лесу, к тому же парень с заскоком, азартный парень. Конечно, можно такого подбить, но разве это дело? Вздыхали, однако помалкивали. Иванову никто не подсказывал, пусть сам решает. Нарвется — в другой раз будет умней.

— Ну как, справишься с задачей? — Долгову теперь приходили на ум все митинговые выражения, которых он обычно избегал. — Будешь у нас зачинателем движения за шестнадцать хлыстов. Давай бери на себя такое обязательство, народ тебя поддержит.

— Попробовать можно, — негромко сказал Иванов, краснея. В молчании толпы он чувствовал что-то неладное, но очень уж ему нравилось быть добровольцем в трудных делах.

— Вот это правильно! Ну, давай, скажи перед народом, так, мол, и так, беру соцобязательство… К товарищам поворотись и выскажись, призови.

— Да зачем… — смутился Иванов, опустил голову, затоптался долговязыми ногами.

— Ну ладно, ладно. Шуметь много не будем, а дело сделаем, так? Берешься, значит, возить по шестнадцать хлыстов? — сказал Долгов громко, чтобы все слышали.

— Сказал — сделаю, — подтвердил Иванов все так же тихо, с досадой в голосе, и пошел прочь.

— Ну, ты-то сделаешь, — бросил вслед Егор Васильевич.

По дороге домой Алексей Иванович Долгов прикидывал: «Что ж, пожалуй, можно засчитать, что провели митинг… Или не стоит?». Подумал и решил: «Если пойдет дело, запишем как митинг, а сорвется — смолчим».

Третий день Саша Иванов возил по шестнадцать хлыстов. День первый прошел как в тумане. Два рейса рядом в кабине сидел сам начальник гаража, но Иванов его как бы даже не замечал. Под тяжестью шестнадцати полуметровых комлей рессоры на каждой неровности прогибались до отказа, сухо стукались подрессорники о подушку грузовой платформы, и как только профиль дороги давал перекос, высокая пачка угрожающе кренилась. Сколько раз ему казалось, что машина вот-вот перевернется и рессоры полетят, но машина не переворачивалась и рессоры не летели. Саша был весь в поту и не помнил, как доставил первую пачку хлыстов на нижний склад, как разгружали, как отъезжал, — опомнился только по пути на верхний склад за новой пачкой. На второй день он уже немного освоился, свыкся с этим страшным грузом в шестнадцать полутонных сосен.

Сегодня шел третий день, решающий. «Если все в порядке, будем рапортовать», — сказал начальник гаража. Саша больше не поддавался испугу. Его ухо привыкло к новым скрипам, новым стукам, они становились сигналами, по которым знаешь, что делать. Он уже подумывал о том, чтобы прибавить сегодня одну ездку, и так к концу недели довести до стольких же рейсов, сколько делал раньше с двенадцатью хлыстами.

Дорога вела через старые порубки, унылую корявую пустошь с порослью иван-чая на придорожных валах из земли и трухлявых корневищ, потом через захудалый ельник, зачахший смолоду от сухости и местами тронутый пожарами, потом через ровный строй молоденьких сосенок и, наконец, выходила на окаймленную глубокими канавами насыпь, сохранившуюся от старинного тракта, ровную и плотную, но узкую, не по нынешней езде.

Оставалось одно только трудное место, а там уж прямиком до самого склада. Хорошо еду, думает Саша, если и дальше так пойдет дело, будет десять рейсов, при моем грузе это считай двести процентов! Одно только место осталось трудное — крутой поворот на старом тракте, для кузовной машины он бы нипочем, а вот с этой бандурой! Шестнадцать чуть ли не двадцатиметровых хлыстов, их вершины лежат на «лягушке» — двухколесном прицепе, который держится на трубчатом стальном дышле, — с таким грузом крутые повороты щекотливая штука. С расчетом надо проезжать: вырулить на внешнюю сторону дуги, а потом чуть срезать ее крутизну, но так, чтобы проехать прицепом по самой осевой линии, чтобы не повело эту проклятую «лягушку», не съехала бы она ни вправо, ни влево, не угодила бы в кювет. А что значит опрокинуть в кювет «лягушку»? Длинные, пружинистые, туго увязанные стволы повернутся вместе с ней и так вертанут машину, что и глазом не моргнешь, как стукнет кабиной о землю. Ну, да эти страхи не для настоящих шоферов, они для всяких там городских асфальтовых пижонов, которые не нюхали настоящей езды.