Алексей Дебольский - Когда мы молоды

— Бери, чего ты, в самом деле… Твои же, честно заработанные деньги!

Крюгер заложил руки за спину. Сложив пятерку вдвое, человек хотел было сунуть ее в верхний кармашек его куртки, но Крюгер сердито отступил назад.

— Ну ты чудак! — сказал человек, сложив бумажку еще, потом еще раз и забросил в открытую дверцу машины.

Пока Крюгер, сгорбившись, искал на полу деньги, пока вылез из машины, все трое скрылись за дверьми проходной…

…Обратно он ехал той же дорогой, и она была все так же хороша, и все еще светило солнце сквозь еловые верхушки, и никакой беды не слышалось в шуме мотора и коробки передач, но все казалось уже не таким, как прежде. Было неспокойно, неуверенно на душе, Крюгер напряженно всматривался в пустынную просеку шоссе, невольно стискивая руль и даже зачем-то притормаживая, когда вдали появлялись редкие встречные машины. Вокруг, темная и непроницаемая, безмолвствовала тайга.

1961

Впервые в жизни он был на курорте, на настоящем морском курорте — у самого синего моря, ласкового, теплого, обворожительного, был на «ты» с пальмами, магнолиями и кипарисами, с пароходами, чайками, с запахом водорослей.

Здесь в его жизнь вообще вошло много такого, чего никогда с ним раньше не бывало. Ведь он только начинал жить, о чем сам он, пожалуй, и не задумывался. Лишь кому-то другому, кто стал бы мерить его жизнь своей, более длинной мерой, это было бы понятно. А ему в голову не приходило сравнивать, собственная жизнь представлялась единственной в своем роде, и каждое мгновение подводило итог прожитому, никто ведь не знает, сколько будет еще этих мгновений впереди. Какая кукушка скажет, долго ли человеку назначено жить?

Впервые он был по-настоящему влюблен. Все прежнее выглядело смешным, далеким и детским. Одноклассница с тонкими косичками, позволявшая провожать себя с катка домой и целовать в щеку на прощание… Красивая и невероятно молодая преподавательница литературы на первом курсе университета, — на нее можно было лишь любоваться издали. А эта девушка, с которой он познакомился на пляже, была рядом, была осязаемой реальностью. Она была не только очаровательна, она была доступна. Он гулял с ней вечерами по парку, держал ее руку в своей и ломал голову, как и когда можно будет наконец перейти к поцелуям. Все еще довольно робкий в свои двадцать лет, он не знал пока, сколько притягательной силы для юных женских сердец таят в себе его высокий рост, широкие плечи, серые глаза с серьезным выражением, дружелюбная улыбка и глубокий, звучный голос.

У нее была стройная фигура, нежная, загорелая кожа, ей шли открытые, легкие платья. Большие голубые глаза смело и прямо встречали его взгляд, влажно поблескивающие полные губы всегда чуть улыбались. Но самым необыкновенным было ее имя — Флора. Словно она сама была частью этой прекрасной, как в сказке, южной природы.

И еще — тоже впервые в жизни — он угодил в необычную ситуацию, когда его собственная идея, вернувшись к нему, ударила обидно и больно, так австралийский бумеранг поражает незадачливого метателя.

— Ребята, — сказал он, — но почему же обязательно сегодня? Завтрашний день ничем не хуже.

Оба его приятеля из студенческого дома отдыха изобразили величайшее изумление на грани возмущения.

— Послушай-ка, Мартин Иден, — сказал, тряхнув пепельной шевелюрой, Феликс из Тарту, — не ты ли собственной персоной с такой страстью настаивал на скорейшем проведении операции «Ай-Петри»?

Прозвище «Иден» само собой возникало снова и снова, в разных местах, среди разных людей, видно, он действительно чем-то напоминал известного литературного героя.

— В другой раз — да, — продолжал он. — Но сегодня вечером я занят.

— Стыдитесь, ваше превосходительство, — вмешался Юра, долговязый брюнет из Харькова, у которого в добавок к огненному взгляду был хорошо подвешен язык, что в их доме отдыха и повсюду в округе обеспечивало ему положение кавалера номер один. — В тот самый момент, когда весь коллектив повернулся наконец лицом к восходящему солнцу и исполнился решимости штурмовать гору Ай-Петри, у вашей милости находятся дела поважнее. Уж если даже такая избалованная жизненными удобствами личность, как ваш покорный слуга, присоединяется к жаждущей приключений студенческой массе, чтобы служить опорой слабейшим, то как понять, что вы, живое олицетворение долга, готовы уйти в кусты? Являясь притом виновником всего переполоха?

Возразить было нечего. С первого дня в доме отдыха он выступал пропагандистом этой идеи, потому что где-то когда-то читал, как великолепен вид солнца, восходящего над морем, особенно — с какой-нибудь горной вершины. Сначала никто, включая и обоих его ближайших партнеров по спортплощадке, не обращал внимания на его речи, ибо идеи лишь постепенно овладевают массами. К тому же не находилось знающего проводника, в деревнях жили все больше недавние переселенцы, и дело понемногу заглохло. И вдруг на тебе: все идут на Ай-Петри, прямо сегодня, и проводник объявился, а кто не участвует — тот слабак.

Он задумался. Поглядел на часы. Если сейчас вместо волейбола пойти на пляж и, разыскав Флору, предупредить ее, пожалуй, удастся осуществить свою идею, отправиться вместе со всеми, и, выполнив свой долг перед коллективом, полюбоваться солнечным диском, всплывающим из морских глубин. Правда, теперь такая возможность уже не представлялась ему столь заманчивой.

— Ладно, — решил он. — В интересах общества жертвую личным.

— Вот это речь не мальчика, но мужа, — подхватил пепельный блондин Феликс. — Сбор у входа в столовую, старт в пять часов пополудни. Форма одежды спартанская, при себе иметь провиант, питьевые запасы и перевязочный материал. Венсеремос!

Он сразу нашел ее на обычном месте под высокой скалой — в стороне от центрального входа с его газетными и прочими киосками, в одном из уединенных уголков огромного, именуемого «золотым», пляжа. Тут галька не так нежна, как повсюду, зато и загорающая публика малочисленнее и спортивнее.

Подстелив свое оливковое пляжное полотенце, она лежала на спине. Желтый купальный костюм, плотно облегал изящные формы ее тела, равномерно покрытого шоколадным загаром. А солнечные очки с огромными круглыми стеклами вызывали представление о сказочном насекомом. Под дужку очков, для спасения носа от отвесных лучей, был заправлен темный лист каштана.

Он замер в нескольких шагах, сраженный непринужденным совершенством представшей картины. Нагнулся, нашел плоский, как монетка, камушек и кинул его на обтянутый тонкой кожей живот, который изяществом очертаний мог бы поспорить с плавными линиями скрипки. Она порывисто села.