Алексей Дебольский - Когда мы молоды

Выходя на берег, он зачерпнул воды сложенными лодочкой ладонями и стал осторожно подкрадываться, радуясь придуманному озорству. Но она была настороже: вскочила на ноги, резкий взмах руки, соленые брызги летят ему в лицо, а она со смехом мчится в море. Они плывут рядом, морская вода тепла и нежна, море спокойно, лишь легкий прибой чуть покачивает сверкающую голубую гладь.

Потом они снова лежали на песке, говорили о пустяках, а время бежало, летело, и он все не заговаривал о том, что его мучило. Лишь когда откладывать дальше было некуда — близилось время обеда, — он наконец сказал с внутренней неохотой и плохо скрытым замешательством:

— Да, знаешь, насчет сегодняшнего вечера… Дело в том, что у нас в доме отдыха массовое мероприятие. Приятно решение двинуться в поход на Ай-Петри. Так что…

— Так что придется мне сегодня вечером обойтись без тебя, это ты хотел сказать?

— А может быть, пойдешь с нами?

— Куда? На Ай-Петри?

— Ага. Мы хотим с его вершины понаблюдать восход солнца.

— Нет уж. Я приехала отдыхать, а не карабкаться по горам.

Пожалуй, в ее тоне не было раздражения, но когда она стала натягивать через голову платье, Мартин заметил некоторую порывистость движений. «Сердится, — подумалось ему. — Значит, я ей не безразличен».

Без пяти минут пять он появился у входа в столовую. Только одна пожилая, по его понятиям, дама, в синих тренировочных брюках и черном пуловере, с полупустым рюкзаком за плечами, пришла до него. Дама была худой, жилистой, с черными волосами, длинным носом и темным пушком усов. Поздоровавшись кивком головы, он оставался в стороне, прислонившись к столбу, злясь на себя за чрезмерную точность. Еще со школьной поры ему было известно, что массовые мероприятия такого рода никогда не начинаются вовремя, но он ничего не мог с собой поделать, привык всегда приходить за несколько минут до назначенного срока.

Прошло десять минут, но никто не показывался. Он всматривался в глубину зеленых аллей, никого не было видно. Издали, со стороны спортивных площадок, доносились глухие удары мяча. Дама взглянула на часы:

— Уже десять минут шестого. Очевидно, поход не состоится. Я слышала, что проводник отказался, ему не дали столько, сколько он запросил.

— В самом деле?

— Да, был такой разговор.

— Почему же не вывесили объявление?

— Да ведь все было полуофициально, договаривались просто так, между собой. Администрация с самого начала и слышать ничего не хотела об этой экскурсии. Что же нам теперь делать?

— Затруднительное положение.

— Наверное, слишком рискованно вдвоем… — нерешительно начала дама.

— Нет, нет, и речи быть не может, — заторопился он. Нерешительность дамы показалась ему подозрительной.

— Ну, ничего не поделаешь, возвратимся на свои орбиты. До свидания, молодой человек, может быть, как-нибудь другой раз.

Она удалилась с загадочной улыбкой.

Оба его спортивных партнера как ни в чем не бывало играли в волейбол, краткими репликами в паузах при переходе подачи отвечая на его упреки:

— Мы думали, ты в курсе! Проводник отказался в последний момент!.. Желающих почти не нашлось. Мы тебя везде искали, ты же исчез… Кухня не выдает сухого пайка. Все знали, один ты не знал!

В перерыве он снова пытался взывать к их совести:

— Была ведь железная договоренность! Как вы можете хладнокровно убивать собственную инициативу!

— Ситуация изменилась, чего тебе еще! Волюнтаристские решения ни к чему хорошему не ведут! Нечего быть формалистами.

— Лентяи вы несчастные и белоручки — вот вы кто.

— Мы выше твоей площадной брани.

— Вы позорите всю корпорацию. Полкило колбасы и буханку хлеба может приобрести на свои средства даже студент.

— А проводник? Кто поведет нас к сияющим вершинам? Может быть, ты?

— Уговорили, принимаю ответственность на себя.

Уже несколько дней назад он в подробностях выспросил дорогу у одного старика, сторожа в курортном парке, но говорить об этом не хотел, его устраивало только безоговорочное доверие.

— О нет, подвергнуть человечество такой опасности, как потеря двух светлейших умов, такого мы не допустим. Лучше иди-ка сюда, нам как раз не хватает основного нападающего.

Выходит, попусту тратил слова. На какой-то миг он даже пожалел, что отпустил черноволосую даму, все-таки их было бы двое. А так он остался совсем один.

Простейшая мысль примириться с ситуацией и влиться в поток курортной беспечности почему-то ему и в голову не приходила. Но, впрочем, могло ли быть иначе? Неужели опять разыскивать Флору и объяснять, как все получилось, показав себя перед ней каким-то флюгером, несколько раз на дню меняющим свои намерения? Или спрятаться где-нибудь на весь долгий вечер, а завтра придумывать что-то про красоту восхода солнца на Ай-Петри? Нет, не такова его натура: что сказано, должно быть сделано. Не желают другие, значит, он идет один. Где теперь искать союзников? Нет, ничего не остается, как осуществлять запланированное массовое мероприятие одному.

Он еще немного постоял у волейбольной площадки с угасающей надеждой обнаружить среди игроков или зрителей родственную душу, способную откликнуться на его зов, а затем, вконец отчаявшись, бросил взгляд на часы, стрелка подходила к шести, и, не сказав больше ни слова своим компаньонам, зашагал прочь.

До Кореиза ходил автобус, но томиться на остановке было не по нему, и он пошел пешком по узкой, покрытой асфальтом дороге, постепенно поднимающейся в гору, шел, то и дело отходя в сторону перед проносящимися мимо автомобилями. Он был в приподнятом настроении, принятое решение представлялось ему единственно правильным, собственная решимость нравилась ему, он был доволен собой: не спасовал перед трудностями дальнего пути, перед загадками нехоженых троп, сдержал свое слово, поступил благородно и по-мужски. В голове звучала бодрая, веселая мелодия, маршевая песенка из диснеевского фильма «Белоснежка и семь гномов», обутые в кеды ноги вышагивали легко и размашисто, хотя местами дорога довольно круто шла на подъем, полупустой рюкзак легонько ерзал из стороны в сторону, приятно потирая слегка обожженную спину. Солнце уже скрылось за гребнем горной цепи, круто обрывающейся к морю, но где-то там, за горами, оно стояло еще высоко и хорошо освещало все небо. С моря поднималась приятная прохлада. Старые белые домики Кореиза со своими доверчиво открытыми окнами, с цветочными горшками за тонкими, порхающими занавесками дышали дружелюбием и душевным покоем.

Слева круто подымался в гору узкий, глухой переулок, где не было видно жилья. Тот самый, наверное, подумал Мартин, припоминая объяснения старого сторожа в парке. Но за неделю описание дороги подзабылось, и он, не решившись свернуть, прошел немного дальше, чтобы проверить, не встретится ли впереди какой-нибудь другой, еще более подходящий переулок. Проходя по главной улице поселка, он заметил магазины — продовольственный и промтоварный, закрытые уже в такое время дня, и понял, что дошел до центра. Уже несколько сот метров отделяли его от того места, где он видел первый соответствующий описанию переулок, а ему так и не встретилось ничего более подходящего. Он решил повернуть обратно, досадуя на себя за излишнее стремление действовать наверняка — оно стоило ему лишнего километра пути и, что еще хуже, четверти часа светлого времени, которое с каждой минутой становилось дороже. Улица была безлюдна, только у закрытых дверей продмага сидела на ступеньках крыльца толстая старуха с мешком семечек. Спрашивать дорогу, уже находясь в пути, он без крайней необходимости не любил, представляясь себе в такую минуту слишком зависимым, несамостоятельным; спрашивая, он выдавал себя с головой первому встречному, что было совсем не по нем, он не любил обращать на себя внимание и уж тем более показывать себя беспомощным. Но на сей раз ошибка могла бы обойтись слишком дорого, и он решился уточнить дорогу у старухи.