Алексей Дебольский - Когда мы молоды

Утро принесло усталость и отчаяние. Отто увел Вальтера к себе и уложил на диване. После короткой передышки они возобновили поиски. На завод Вальтер больше не рвался. Теперь они ходили по больницам. Гонялись за всеми, кто мог хоть что-нибудь знать об Эрике. Просматривали списки убитых. Эрики не было нигде. Оставшиеся в живых товарищи по цеху находились в тяжелом состоянии и ничего не могли рассказать. Одна женщина, будто бы говорила кому-то, что Эрику незадолго до взрыва послали в другой цех, что-то принести. В какой цех — никто не знал. Та женщина умерла в больнице.

Только на третий день Вальтер пошел домой. Смеркалось. Домик на Шустергассе встретил его тьмой пустых оконных впадин. У соседей окна были уже заделаны — у одних основательно, у других кое-как. Вальтер отпер дверь, зажег свет. В кухоньке не было газовой плиты. Исчезли половики в спальне, обнажив потрескавшийся линолеум. Стыдливо корчились голые пружины стоявших рядышком кроватей, остались без гардин окна, и на подоконнике, усыпанном сажей, виднелся след чьей-то подошвы. До чего ж испортился народ! Говорят, прежде не бывало такого в Германии.

Куда теперь? Снова к Отто Кречмару? Он звал. Да только не хватит ли с него больниц и всяких хождений без толку, есть, наверное, и свои заботы. И вообще: почему, собственно, Отто? Странно. Никогда особенно не дружили, Отто старше, ему уж под сорок, и интересы у него другие. Вот говорят, будто он коммунист. Все может быть… Да мне-то какое дело…

— Очистили, — сказал Вальтер, входя.

Белая скатерть под широким абажуром и ваза с искусственными цветами кололи глаза, свидетельствуя о чужом благополучии. Зачем он явился? За сочувствием? Приютом из милости?

Не слушая, что ему говорят, Вальтер продолжал:

— Только вот что, Отто: я у вас не останусь. Зашел пригласить тебя. Пойдем, если ты не против, выпьем пива.

Переглянувшись с женой, Отто ответил:

— Ну что ж, это мысль.

Не можешь помочь несчастному, раздели с ним его горе.

Сидя за столиком у окна, они молча потягивали жидкое пиво. Отто прислушивался к разговорам. Вальтер не слышал ничего вокруг.

— Понимаешь, Отто, — сказал он вдруг, — это может свести с ума. В мыслях я уже тысячу раз видел ее мертвой. Понимаешь: в мыслях! А на самом деле? Что же на самом-то деле? Нигде ее нет. Ни среди погибших, ни среди живых. Пропала бесследно!

— Потерпи, Вальтер, нельзя терять надежду. Раскопки еще не окончены. Ее обязательно найдут.

— Найдут! Что теперь найдут! Четыре дня…

Появлялись новые посетители, оглядывались, ища знакомых, здоровались, кивали, подсаживались к одной из компаний. Линотипист Вилли опять без разбору ругал и правых, и виноватых, а похудевший толстяк в углу толковал свое: продержались бы тогда еще пару месяцев, успели бы подготовить тайное оружие, то самое, о котором говорил доктор Геббельс, так все было бы иначе…

Входя, люди сообщали новости.

Уже больше четырехсот человек похоронено. Такого бедствия не случалось не только в Людвигсхафене, подобного, говорят, не знает вся история промышленности.

Французы совсем уж было договорились с американцами о покупке контрольного пакета акций у компании ИГ-Фарбен. Что-то они теперь запоют, когда половина заводов разрушена…

А ведь первый, самый мощный взрыв произошел в том самом цехе, который уже раз взрывался: тогда, в сорок третьем, когда только-только начинали делать самолеты-снаряды…

Говорят, где-то из-под развалин доносятся стоны — вроде зовет кто-то на помощь, да только еле слышно. Неужели еще остались заживо погребенные?

— Где? Кто это говорил?

Вальтер, Отто и еще несколько человек бросаются к только что вошедшему. Кто говорил? Где слышны стоны?

Но тот ничего точно не знает. Говорили люди…

Утро было таким же, как пять дней назад. Так же равнодушно вылезло из-за ломаной линии горизонта медно-красное солнце, так же быстро поднялось по прозрачному небу, словно спеша уйти подальше от черного безобразия закопченных крыш, сменило свой цвет на ослепительно желтый, так же бесцеремонно изгоняя с улиц прохладу, принялось безжалостно накалять каменную одежду земли. Ничего не изменилось в природе. Если бы когда-нибудь в Людвигсхафене пели птицы, то они, наверное, и в это тихое утро запели бы те же песни, что и пять дней назад.

И так же, как пять дней назад, потянулись к заводским воротам бесконечные вереницы хмурых, невыспавшихся людей. И так же занимался утренней гимнастикой у окна своей виллы в Маннгейме герр Людвиг Шлингер, акционер и член правления, главный инженер заводов ИГ-Фарбениндустри, под чьим энергичным руководством вчера были в общем и целом завершены спасательные, работы. Сегодня возобновлялось производство продукции в неповрежденных и не особенно поврежденных цехах.

Герру Шлингеру нравилось стоять по утрам у открытого окна своей спальни, вдыхая аромат цветочных клумб, в то время как тысячи хмурых, невыспавшихся людей пешком и на велосипедах тянулись к заводским воротам.

Мастер Фогт удивился, увидев Вальтера Бурхарта в цеховой раздевалке. Старик, потерявший последнего сына, мог себе представить, каково у Вальтера на душе. Мастер озабоченно присматривался, как медленно, с отсутствующим лицом снял молодой слесарь одежду, расправил на плечиках костюм и повесил его в шкаф, как взял с крючка спецовку и влез в нее, не отдавая себе отчета в том, что делают его руки и ноги. Вслед за Вальтером старик Фогт прошел в мастерскую. Видел, как тот автоматически отпирает ящик с инструментом, достает ключи, которые всегда захватывал с собой в утренний контрольный обход, как рассовывает инструменты — каждый в свой особый карман. Увидев старика Фогта, Вальтер сказал «гутен морген» и спросил, как делал каждое утро:

— Будет какой ремонт, мастер?

Но старый мастер не ответил. Этот парень всегда был для него лишь слесарем, которого надо занять работой, чтобы не зря получал деньги. Но сегодня он увидел в нем товарища по несчастью. Мастер шагнул к Вальтеру и положил ему руку на плечо.

— Ну что, сынок? — произнес он тихо.

Вальтер поднял глаза и тотчас опустил.

— Говорят, — сказал он, глядя в сторону, — где-то еще слышны стоны из-под развалин.

— Стоны? — встрепенулся старик, но тут же угас. — Не может быть. Пятый день сегодня…

В мастерскую ворвался Отто Кречмар.

— Вальтер! — закричал он вне себя от возбуждения. — Вальтер, идем!

— Куда?

— Идем! Быстро! Я все знаю. Все точно узнал. Стоны действительно слышны.

— Я с вами, — сказал мастер Фогт.

Они шли быстро, почти бегом. И Отто на бегу рассказывал. Кого он только не расспрашивал, никто не знал ничего определенного. Тогда он отправился сам в зону сплошных разрушений, ни на что особенно не надеясь, просто чтобы получить представление. Огибая угол одного из рухнувших зданий, увидел группу рабочих, те стояли на груде обломков, словно к чему-то прислушиваясь. Он подошел. Ему рассказали, что здесь слышали какие-то странные звуки — то будто песня, то смех, то стоны слабо неслись из глубины. Нет, сами не слышали, но спасатели рассказали. Они предлагали администрации разобрать обломки, но получили ответ, что сначала надо погасить пожары, спасти оборудование и склады, а потом разбирать развалины. Ни о каких подземных звуках главный инженер Шлингер и слушать не желал, а когда его все-таки уговорили прийти, чтобы самому убедиться, ничего уже не было слышно. Обругав всех дураками, инженер уехал. Но потом, говорят, стоны снова слышались.