Сергей Яковлев - Братья Худяковы

Через год же какие-то другие хунхузы, не знавшие, видимо, ничего из предыдущих событий, перешли границу и, по слухам, двигались по сопкам, не входя в селения.

Обоз же их ехал по дороге как-раз мимо хутора Худяковых. Шли они на быках, захваченных у корейцев, которые и известили об этом на хутор.

Худяковы, не давая развиться событиям, решили эту шайку ликвидировать в самом начале появления ее.

После короткой перестрелки, во время которой двое бандитов были убиты, а остальные бежали, обоз был захвачен. Оказалось — это был штаб банды: разные дела, даже книги, в роде конторских, в которые в течение нескольких лет вносились все денежные поступления от грабежей и налетов, а также и получение «налогов»!

Эти интересные документы были взяты, вместе с найденными тут же китайскими деньгами, в японский штаб…

На самую же шайку хунхузов, бывшую в сопках, также была организована экспедиция, в которую, кроме Худяковых, вошло 8 человек японцев.

Окруженные хунхузы сдались без выстрела.

У них были отобраны 61 винтовка, снаряжение и несколько фитильных ружей — «лампазы» — в роде древней русской пищали, из которой палили три человека.

Образцы этого китайского допотопного оружия можно видеть во Владивостоке в музее Государственного географического общества.

У хунхузов в карманах также нашлись немалые суммы денег.

Все эти трофеи забрали японцы.

Разоруженная шайка ушла за границу, не успевши сделать ни одного грабежа.

…………………………………………………………………………………………

При разговоре о хунхузах того времени невольно поднимается вопрос: откуда они брали оружие, патроны и гранаты? Ведь до сих пор неизвестно, чтобы у них были арсеналы и патронные заводы?

А патронов они не жалели!

Например, дом Федора и другие постройки на хуторе братьев Худяковых до сих пор носят следы такого количества пуль, что поданный Худяковым счет от Ван Дун-лоу на 500 патронов, пожалуй, мало грешил преувеличением!

Кроме этих «вещественных доказательств», на хуторе бр. Худяковых есть еще памятник пережитого краем лихолетья: это две бетонные боевые башни в пять сажен высотою, с бойницами, построенные вскоре после нападения на хутор шайки Дун-лоу.

И стоят они на углах участка, как неусыпные стражи уходящей уже в года, но близкой еще для нас истории нашего Приморья!

— Как-то странно: молода, сильна, кажется совершенно здорова, а детей у меня нет!

Так должна бы рассуждать эта огромная полосатая кошка, великолепный экземпляр уссурийской породы тигров.

Четырехлетняя тигрица сидела на широком «залавке» каменного карниза и, жмурясь от весеннего солнца, лениво посматривала на глубокую долину, из которой еще не убежали ночные тени.

Да, детей у нее не было.

Если бы кто мог ей объяснить, что все дело заключается в глубоком шраме, идущем от нижней части живота до самого левого паха.

Несмотря на пушистую еще зимнюю шерсть, все-таки его можно заметить по сборчатому шву в виде отдельно торчащих пучков волос. А если подуть на это место (пойди-ка подуй!), то сразу обнаружится черная голая кожа, собранная кривой линией в розово-красный рубец.

Этот рубец не только стянул кожу, но он укоротил еще какой-то мускул, или же нарушил функции какого-нибудь нерва, и тигрица осталась с легкой хромотой на всю жизнь.

………………………………………………………………………………………………

Это было два года тому назад.

Она только-что отстала от своей матери: надоело ходить вместе, да и смысла не было — сама уже находила себе пищу, — и стала жить самостоятельной жизнью.

Действительно, жизнь — это целая вереница удовольствий!

Если не нужно никого ловить, то можно поиграть в это: плотно, плотно припасть к земле, устремить блестящий взгляд на какую-нибудь определенную точку — качающийся листок, или черный корень в виде кабаньей ноги, и, сжимая свое сильное упругое тело в комок, разом перелететь на 6–8 метров… Это такое удовольствие, что невольно заворчишь «мрнауу!»

Кабанья нога… как-раз и напомнило: кабан-то и виноват в ее семейном одиночестве.

Дело было так.

Выпал первый снег. Наша тигрица была достаточно сыта: она еще сегодня доела остатки задавленного ею оленя. На белой пелене свежего снега, между мертвыми кустами дубняка, тянулись бесчисленные петли следов кабаньего стада, перешедшего уже на зимние пастбища — на жолуди и орехи.

Не имея нужды в пище, да, пожалуй, и желания следить за свиньями, тигрица все-таки шла по этому узору, ступая, по вековой привычке, унаследованной от предков, каждый раз своей лапой в след дикой свиньи, чтобы под тонкой целиной снега не треснула звонким щелком какая-нибудь сухая ветка, а этого можно избежать, ступая в след кабана, рассчитывая, что все хрупкое уже придавлено.

Вдруг слышит недовольное фырканье и характерный хрипящий звук большого секача.

Из любопытства притаилась за горой черного валежника.

Видит: из оврага тяжело поднимается спина большого кабана, серая щетина которого в такт его хода колышется лоснящейся волной. Ну, и не трогать бы его — пусть идет себе и похрюкивает: дорога в тайге для всех широкая!

Так нет, зачесались когти, нужно было их поточить.

Конечно, это оттого, что молода была — всего-на-все минуло два года!

Вот он уж близко. Даже струйка свежего воздуха принесла ей характерный букет его смрадного дыхания.

Стальное тело тигрицы под яркой полосатой рубашкой дрожало от напряжения и в один миг бесшумно отделилось от земли и всей своей тяжестью упало с расчетом на толстую колючую спину большой свиньи.

А дальше?

Дальше все было неожиданно…

Вместо упругих мускулов толстого хребта и шеи она встретила страшную голову с сверкающими глазами и с белой от огромных зубов разинутой пастью.

Секач принял ее на клыки!

С коротким звуком боли и злобы перевернулась тигрица в воздухе и покатилась в неглубокий, но крутой овраг.

Кровь из распоротого живота пошла не сразу.

Уже лежа на боку среди мелкого дубняка, она тотчас же начала зализывать рану, по краям которой висели лохмотья окровавленной кожи.

Брюшина, видимо, осталась целой, так как кишки не выпадали, но только через 5–6 дней тигрице удалось совершенно унять кровь, и рана начала покрываться защитной пленкой розовой тонкой кожицы.

Об охоте нечего было и думать.

Шатаясь от слабости, боясь всего на свете, дошла она до какого-то выворотка, под которым кое-как выкопала себе в гнилой мягкой земле логовище и устроилась в нем, ни на одну минуту не переставая лизать свою ноющую рану.