Владимир Фоменко - Память земли

Официально рождение еще не начиналось. Оно начнется, когда в котловане завершат работы, правительству радируется рапорт и голос Левитана сообщит в эфир, что пошло наполнение. А Дон Левитана не дожидался!.. Запертый, он вспучивал лед, подступал к гребням перемычки и, нависая тысячами тонн воды, грозил работающим в котловане бригадам. Проще простого было спустить воду, закончить недоделки в безопасных условиях, но весеннее снеготаяние могло поломать график, не заполнить «чашу» до заданной отметки — тридцать шесть метров. Поэтому генерал Адомян принял волевое решение — заранее копить воду, призвал котлованные и обслуживающие бригады уложиться не в отпущенные правительством полтора месяца, а в двадцать суток. Встречный план определился в пятнадцать, борьба пошла за десять, на тросах вспарусились лозунги, требуя декадного штурма. Перед Сергеем и Орловым плескалось поднятое на тросах полотнище:

— Силен хлопец! — восхитился Орлов Адомяном.

— А эти хлопцы? — показав вниз, на котлован, спросил шофер Виктор Федорович. — Пусть у них хоть через одного, а есть дома по ребенку. Это сколько получится сирот, если перемычка не выдюжит?..

Орлов не любил, когда говорили шоферы. Он через голову Виктора Федоровича наблюдал, как на морозном солнце бригады укладывали бетон, укрывали его брезентами, плоскими электроплитами, паросогревателями, создавая летние условия. Цементу не полагалось костенеть на морозе, требовалось схватываться по естественным законам. Подъезжающие по рельсам на платформах бадьи бетона были окружены огнями мазутных факелов, краны выхватывали бадьи из огня, взносили к недозаполненным клеткам арматуры.

Ни Орлов, ни Голиков, хотя гидроузел размещался в их районе, ничего для гидроузла не значили. Оба имели постоянные пропуска с красной поперечной полосой на развороте, что означало: «Въезд на все объекты в любое время дня и ночи», но это, равно как и лояльное к ним отношение Адомяна, положения не меняло, и поэтому ни один, ни другой не делали никому замечаний, глазели праздно. Постройки, которые Сергей видел здесь неделю назад, были уже снесены, и сейчас доламывалось остальное. Бульдозеры выворачивали фундаменты; тягачи волокли длинные хвосты недоиспользованной арматуры, царапая грунт этими хвостами, будто железные павлины; газорезчики огнем расчленяли, сваленные металлоконструкции; репродукторы на не снятых еще столбах задорно пели: «Карамболина, Карамболета, цветок прекрасный…» — и, обрывая пение, командовали, будто стреляя: «Диспетчер Дробат, ускорьте прием бетона. По вашей вине полторы минуты простаивает бетонный завод». Репродукторы глушили перестрелку вибротрамбовок, ковров, пневматических зубил, молотков, а в высоте, надо всей мешаниной грохотов и движений, кружили беркуты.

Их было множество. Они налетели откуда-то из степи — царственные, удивленные новым видом Дона. Годами привычное им займище, безлюдное зимою, теперь поражало их, они, точно застыв, висели под солнцем. Другие, более близкие человеку птицы уже приспособились к новостройке; Сергей ночами видел у плотины стаи ворон, копающихся в мусоре на льду, как ни в чем не бывало каркающих, летающих в два часа ночи в белом химическом свете электросварок, в скрещении прожекторов, ламп, рефлекторов, где луну даже не приметишь среди других световых точек; и воронам стало удобней дрыхнуть на вербах днями, бодрствовать ярчайшей волго-донской полночью.

Но беркуты, видать, туго принимали необычное и, поводя головами, опираясь на округло-тупые крылья, висели в небе… Иной чуть снижался, облетал портальные краны стороной, садился, огромный коричнево-ржавый, на лед, и казалось издали — мужик в дубленом ржавом кожухе сидит у полыньи. Другая стая чуть приметной сетью маячила за перемычкой. Она виднелась километрах в трех вверх по реке, кружила над пустынными берегами, высматривая, что́ там; и Борис Никитич, загоревшись, предложил:

— Глянем и мы, что́ там. Поехали!

Машина, ныряя в колдобины, сталкивая плечами Орлова и Голикова, все оттягивающих свою беседу, обогнула задами участки работ, добралась до кромки неистоптанного берега. Здесь начинался снег, напитанный водой. На границе сухого и мокрого стояли разноцветные, яркие на белом поле легковички корреспондентов. Должно быть бросив все другие задания, мчались сюда, за тридевять земель, газетчики увидеть собственными глазами, схватить аппаратами «начало рождения» и теперь в километре от цели топтались на месте, боясь засадить машины. Иные попромачивали обутые в туфли ноги, сушили их у радиаторов.

Газик Орлова пошел прямо, треща намерзающей под снегом коркой, выбрызгивая капли. Он дергался, оба ведущих ската напрягались, но Виктор Федорович умело вытянул на бугорок к самому берегу.

Этот берег был правый, более высокий; наполнение шло в противоположную сторону низинного левобережья, где виднелся напитанный, местами всплывший снег, сверкающий слюдяною корой. На самой реке лед был взбухшим, растресканным, сквозь трещины просачивалась вода, застывала на морозе огромными плоскими грибами. По ним ходили галки, ступали кольчатыми немерзнущими лапами по студенистому их краю, подхватывали рыбешку, которая шла, должно быть, к трещинам дышать воздухом и выплескивалась с водой наверх. Одна рыбеха блестела возле машины в снежной кашице.

Орлов бросил Виктору Федоровичу:

— Замерзла?

Шоферы — даже старики — выполняют на своем посту обязанности мальчиков, и Виктор Федорович шагнул в мокрое, поднес рыбешку. Она затрепыхалась на его теплой ладони, открывая яркие жабры, вспыхивающие, как огонь спички. Шофер кинул ее обратно в лужу, отер ладонь.

Наливания моря, как можно бы представить слово «наливание», не было. Намокал снег; в колеях, продавленных машиной Орлова, проступала влага, была обычной, словно бы в ростепель на улице; но Сергей, Орлов, Виктор Федорович чувствовали, что присутствуют при великом свершении, смотрели на галок, охотящихся за рыбешкой, на беркутов, которые так же удивленно, как люди, разглядывали происходящее, висели в небе.

Сергей испытывал общие с Орловым, объединяющие их чувства, улавливал в лице Орлова взволнованность, поэтому стал внимательным, даже предупредительным, и эта издавна знакомая Орлову предупредительность Сергея дала толчок к объяснениям. Орлов, как было им задумано, без обиняков, сказал:

— Сергей Петрович, для чего нам конфликтовать?

— Разумеется, не для чего! — охотно подхватил Сергей. — Думаете, мне легко, что потерян общий язык, что я наперекор райисполкому провожу решения, — говорил он, радуясь начавшейся беседе, — Ведь я в каждом документе, подписанном вами, усматриваю подвох. Кому это нужно?