Ильяс Есенберлин - Мангыстауский фронт

Сары терпеливо выслушивал жалобы, но что ему чужие печали? Своих полон корджун — не развязать… Угрюмо прощался, спешил дальше. Уже отчаявшись подобрать коня, Сары встретил старого Бекмурада, которого знал, когда еще был мальчишкой. В свои девяносто с лишним лет чабан неутомимо ходил за отарой, лучшей на сотни километров, — его овцы, выращенные многими годами сурового и точного труда, давали праздничный, с золотистым отливом каракуль сур. Бекмурад долго разглядывал и выспрашивал Сары, наконец, признав в нем родича, которому действительно нужен верный конь, посоветовал съездить под Майкудук, где, по слухам, у одного хозяина есть добрый скакун. Сары немедля двинулся туда, нашел владельца и, когда увидел вороного жеребца, его сухую, жилистую голову, мощную, без впадин грудь, мускулистое подплечье, широкий скаковой сустав, сотворил благодарственную молитву, а Бекмураду пожелал долгой жизни.

По счастливому совпадению скакун был продажный — хозяин переезжал в город, а то бы ни за что не расстался с любимцем, которого выпестовал покойный отец. Сары медленно осматривал драгоценность. Лицо его было непроницаемо, и хозяин — молодой, не успевший растолстеть человек — с беспокойством пытался уловить: понимает ли покупатель толк в конской охоте и даст ли настоящую цену? Но если бы с Сары заломили даже вдвое больше, он бы все равно заплатил, потому что за этого скакуна сколько ни отдай — будет мало.

Конь стоял перед ним, переступая ногами. И уже один взгляд, бойкий, энергичный, в котором как в зеркале отражался характер жеребца, — так же как уши, ноздри, спина — говорил о многом, и прежде всего — о породе. Сары разглядел копыта. Они имели форму стаканчика, ровные, неслоистые, без трещин. Стрелки в нижней поверхности копыт были широкие и полные, как и положено…

Сары попросил сына хозяина пройти шагом, рысью и галопом. Звякнули стремена, парень легко вбросил гибкое тело в седло, и Сары даже глаза прикрыл — такая бессильная тоска, такая всепоглощающая зависть охватили его: будь он как этот парень — обидчик уже давно бы ползал у его ног. Всадник тихонько что-то произнес, отдал повод, и песок вскипел под копытами. Какой жеребец! Живая, стройная сила! Садись в седло и снова познаешь счастье, независимость, простор, и — главное — упрямую злость. Да, он не ошибся: это его конь.

Не торгуясь, Сары выложил столько, сколько запросил хозяин, купил еще новое оголовье и в тот же день отправился в Узек. По пути, у старого заброшенного зимовья, он отыскал жердь, смазал ее маслом, высушил, снова смазал, и опять просушил, потом вывалял в золе и еще несколько раз промазал маслом. Получился соил, Сары сел на коня и, держа соил у бедра, пустил вороного рысью. Впереди он наметил небольшой бугорок и теперь скакал к нему, впившись острым, прицеливающимся взглядом. Сары взмахнул соилом, чтобы концом коснуться песчаного бугорка, но сила в руках и движения были не те, что когда-то, и соил вместо песка чиркнул воздух да еще и вырвался из ладони.

«Свиноед!» — ругнулся Сары. Он тяжело сошел на землю и, стреножив вороного, долго и горестно сидел и смотрел на степь. Тусклая протяжная равнина, теряющаяся в дальних буграх, лежала перед ним. За буграми голубел горизонт.

«Сильные приходят — слабые уходят, — думал Сары. — Черная судьба! Неужели не пересилить ее?»

Он поднял соил, лежавший у ног, сделал несколько кругообразных движений кистью правой руки, потом левой: сухо хрустели больные суставы. В былые времена соил в его руках сливался над головой в один сплошной сверкающий круг.

«Когда наносишь удар, чуть отдергивай назад! — учил его отец. — И держи соил под углом…»

Они скакали к туго спеленатой кошме, лежавшей на дороге, и, когда до нее осталось мгновенье, отец страшным, неуловимым для глаза движением, чуть подавшись вперед, нанес удар — кошма подскочила, вздохнула, плоско шлепнувшись на прежнее место. Сары смотрел с восхищением, свист раздираемого воздуха еще стоял в ушах, а отец уже снова мчался к кошме, и снова свист, невидимый удар и мягкое падение войлока.

Ничего не забылось, хоть и пролетело столько лет. Старая кровь, которую не дано выбирать и которая текла до него в стольких жилах и густела неведомо где и на каких насилиях и зверствах, не давала ему успокоиться. Воспоминания о прошлом, надежда, что он сумеет совершить задуманное, жили в нем. Ничего другого он не видел и не признавал. Даже великий степной закат, полыхавший перед ним малиновым, оранжевым, багровым, Сары не замечал. Он сидел неподвижно, уставясь в пустоту безжизненным взглядом, пока не услышал тревожное ржание, и только тогда лицо его приняло осмысленное выражение. Стреноженный конь неловко, боком скакал к нему. Остановился, задышал в лицо, глядя умными выпуклыми, блестящими глазами. Знакомо пахло чистой шерстью, сухой травой, острым конским потом. Сары сурово и ласково, как делал прежде, почесал жеребцу холку, освободил от пут и, похлопав по выгнутой шее, взгромоздился в седло.

Конь шел под ним легко, уверенно, и с каждым шагом Сары чувствовал возвращение силы, казалось ушедшей навсегда. Подтянул повод, сжал коленями конские бока и поскакал: до захода солнца нужно было успеть добраться до жилья. Густая тень бежала рядом с всадником, изгибалась, взлетая по склонам холмов, и снова выпрямлялась, когда под копытами стелилась равнина. Ослепительно просиял солончак, потом медленно сузился, превратившись в серебряную щель. Громадное солнце плавилось у горизонта, уже касаясь краем земли и поджигая ее.

Как встарь, лежала перед Сары степная дорога, только вела она не к родному дому. Сары смотрел вдаль и видел перед собой лишь одно — ненавистное лицо обидчика.

Сначала Сары рассчитывал остановиться у Бестибая: не зря же собирались породниться? — но на двери знакомого зеленого вагончика висел замок. Соседи сказали, что старики где-то гостят, а Жалел заболел и лежит у брата. Пришлось Сары искать пристанища за Узеком у знакомого чабана. Но прежде чем перебраться к нему на зимовку, Сары решил хотя бы издали увидеть врага. Надвинув на глаза тымак, уткнувшись носом в чапан, сидел он у столовой (самое бойкое место в поселке, которого никак не миновать!) — зорко всматривался в проходящих и терпеливо ждал, когда пройдет Ажигаленко.

Он увидел его перед заходом солнца и закаменел, разглядывая врага. Парень шел как ни в чем не бывало, сопровождаемый юрким человечком в тельняшке и пиджаке. Человечек забегал вперед, как бы пятился задом и подобострастно заглядывал в глаза, бормоча слова, которых Сары не понимал:

— Раздел, раздел вчера чувака! — восхищался человечек. — У шоблы глаза на лоб полезли, когда кинул туза. Теперь не будут зарываться… Фрайера-а-а!