Ильяс Есенберлин - Мангыстауский фронт

Сары увидел холодные глаза парня. Они смотрели как бы из маски, через две прорези, в которых тлел безжалостный огонек. Глаза были близко-близко, и Сары, медленно сползая с седла, понимал, что это конец.

«Кого пожалел?! Этого звереныша… Обесчестил дочь, а теперь прикончит тебя!»

Словно кто-то хлестнул старика по лицу. Изогнулся, кинул повод и, мгновенно перебросив соил в левую руку, коротко, с оттяжкой ударил. И еще. Еще. Красная пелена застлала глаза. В лицо брызнуло что-то теплое. Ослепленный яростью, Сары ничего не видел, только влажный и длинный звук, когда человек хватает остатки воздуха, донесся до него. Парень провалился вниз, цепляясь слабыми пальцами за гриву, а жеребец вдруг испуганно фыркнул, рванулся вперед, подминая под себя и топча копытами бесчувственное тело. Рука Ажигаленко, запутавшаяся в поводе, не отпускала коня. Весь в мыле, хрипя и кося глазом, вороной мчался через такыр, волоча за собой мертвеца.

Поздно ночью у одноэтажного домика, где помещалась Узекская милиция, остановился всадник. Он посидел в седле, словно раздумывая. Потом спешился. Привязал повод к крепкому некрашеному штакетнику и, уходя, неожиданно прижался лицом к конской гриве. Затем, твердо и тяжко ступая, преодолел ступени, вошел в коридор. Справа за открытой дверью горела сильная лампа. Молодой лейтенант, отложив иллюстрированный журнал, который листал, поднялся навстречу, уважительно здороваясь и разглядывая вошедшего. Перед ним стоял высокий кряжистый старик с темным будто опаленным, лицом и густой бородой, в которой сверкали серебряные нити.

— Садитесь, отагасы [54] Почтенный. , — предложил лейтенант, пододвигая стул. И добродушно добавил: — Что случилось, аксакал?

Он ждал, что старик заявит о пропаже барана или, на худой конец, верблюда. Вошедший пасмурно глядел на него, помолчал и, так и не присев, негромко сказал:

— Убил человека. Вот пришел… Делайте что хотите…

Лейтенант засмеялся, потрогал жидкие усики — предмет его постоянной заботы и расстройства:

— Вы убили?! Сколько человек? Двух? Трех?

Но старик так глянул на него, что лейтенант сразу посерьезнел:

— Что за шутки?

— Разве человека убивают в шутку?

— Не понимаю. Расскажите, что произошло…

Старик поднял громадные ладони, провел ими по лицу. Руки у него были широкие, загорелые, в шрамах. Как у чабана или табунщика. В электрическом свете рукав чапана казался вымазанным суриком.

«Кровь!»

Не только рукав, но и грудь, плечи отливали красным, будто на улице шел кровавый дождь. Дежурный уже пристально вгляделся в старика, и что-то подсказало ему: дело серьезное. Он снял трубку, нервно накрутил номер: за все время существования поселка о таких делах и не слыхали… Потом нетерпеливо постучал по рычагу, с досадой подул в трубку и, не дождавшись ответа, бухнул кулаком в перегородку:

— Казбек?! Почему трубку не берешь?

Из-за стены не сразу, но откликнулся басовитый голос:

— Слышу-слышу, что случилось, Идрис?

— Зайди ко мне. Срочно!

Он повернулся к старику, все так же безразлично стоявшему посреди кабинета, словно ничто в мире уже не касалось его.

— Начнем по порядку… Фамилия. Имя. Год рождения…

Солнечный луч лежал на лице Жалела, и если открыть, а потом быстро закрыть глаза, то золотистый блик рассыпался мгновенными разноцветными искорками. Его забавляла эта детская игра, да и время бежало быстрее. Оно как бы исчезало, или, скорее, он сам исчезал во времени, чувствуя только солнечное тепло, и по мере того, как луч перемещался, он поворачивался вслед за ним, пока тот не пропадал. «Значит, кончился еще один день…» — думалось ему.

Жалел выздоравливал медленно. Но он был молод, тело его постепенно обретало прежнюю силу, и однажды, проснувшись утром, понял, что болезнь уходит. И вместе с ней уходит опустошение тех дней, когда одиночество и безнадежность грызли его. И еще он знал, что выздоровеет и поедет за Таной. Ему казалось, что она все это время думала о нем, звала его, глядя на него заплаканными, грустными глазами.

«Как же я мог ее отпустить? — удивлялся он сам себе. — Что на меня нашло?»

Он улыбался своим мыслям и торопил время. Быстрее бы выздороветь и поехать в Шетпе… Быстрее бы!

Ему хотелось поговорить о своем намерении с кем-нибудь, и однажды, когда Халелбек сидел у кровати, Жалел сказал ему об этом. Брат как-то странно взглянул на него и ничего не ответил, но и не осудил. Будто Жалел и не говорил ничего.

— Тут вот какое дело… — сказал он после некоторого раздумья. — Помнишь того здорового парня, Ажигаленко его фамилия…

— Бывший уголовник?!

— Да, бывший… — со значением сказал брат.

Жалел не понимал, о чем идет речь.

— При чем тут он?

Брат медленно произнес:

— Этого парня убил отец Таны.

— Старик?

— Да. Старик!

— Не может быть! Что он — спятил?

— Не думаю. Сам пришел в милицию. Сказал…

— За что же убил?

— Случайно. Не хотел… Да тот набросился на него…

— Набросился! Что творится! Старик одной ногой в могиле… Нет, он сумасшедший, да и все.

— Бывают разные обстоятельства… — Халелбек не договорил. Встал, прошелся по комнате. — Между прочим, этот Ажигаленко — внук Туйебая. Сары же когда-то был его правой рукой. Что Туйебай скажет — то и творил.

— А-а-а… Кто это помнит? Было и быльем поросло. Парень, поди, и понятия не имел ни о Сары, ни о своем деде…

— Возможно. А если Сары сводил старые счеты? Вспомнил какую-нибудь давнюю обиду, которую нанес ему отец Ажигаленко? Или дед?

— Дикость! — раскипятился Жалел. — В наше время мстить за старое. Вот что скажи: каким бы мерзавцем ни был этот парень… Ты знаешь: я к нему симпатии не испытывал. Но отнимать жизнь… Да за такое старика надо судить по всей строгости. В тюрьму его! — он поперхнулся.

Халелбек промолчал. Потом задумчиво, словно убеждая сам себя, произнес:

— И все же иногда бывают смягчающие обстоятельства… Эти уголовники… Да они хуже зверей! Такие подонки…

— Согласен. Но кто дал право без суда, без закона убивать?!

Халелбек будто не слышал.

— Бедная Тана! — вырвалось у него.

— Она уже знает? — дрогнувшим голосом спросил Жалел.

— Да. Она здесь.

— Приехала? И ты не сказал?! — Жалел сел на кровати. — Дай мне немедленно одежду!

Халелбек не сдвинулся с места.

— Не думаю, что тебе надо встречаться с ней сейчас…

— Почему?

— Ты нездоров! — мягко и вместе с тем настойчиво сказал брат. — Да и… Мне кажется, Тана не хочет сейчас видеть никого… Поставь себя на ее место…

— Я пойду! — словно ребенок, упрямо сказал Жалел.

— Нет! Ты не сделаешь этого. Прошу тебя! Поверь: Тане и так несладко. Пожалей ее…

Жалел с недоумением смотрел на брата. Что он имеет в виду? Почему не хочет, чтобы он увиделся с Таной? Казалось, в голове у него был какой-то план, которому брат следовал твердо и решительно, но в чем он заключался — Жалел не мог понять, а Халелбек не объяснял. То, что брат знает гораздо больше, чем говорит, Жалел инстинктивно почувствовал.