Майя Фролова - Современная девочка. Алюн

Он сразу поднял трубку, сказал обычное:

— Слушаю вас.

Но Сима молчала. Шершавый язык никак не мог повернуться в сухом рту, губы будто приросли одна к другой.

— Слушаю вас! — слегка повышая голос, повторил он.

— Извините, — наконец выдавила Сима. — Это я, Сима, подруга Лены. Она обещала писать и не пишет. Что с нею, как она?

Теперь молчал он, прирос дыханием к трубке.

— Сима, я хочу с вами поговорить. Вы можете сейчас приехать ко мне? Я пришлю машину.

— Не нужно машины, я приду. — Она одевалась нарочно медленно, чтоб успокоиться, но сердце дрожало даже в чулках, которые она натягивала на ноги. Что скажет ей отец Лены, о чем будет спрашивать?

Он встретил ее, как взрослую, помог снять жакет. Сима машинально, чтоб оттянуть разговор, поправляла у зеркала волосы.

Проводил ее в ту самую комнату, где собиралась их компашка, подвинул кресло, сам сел на диван, извинился, спросил — можно ли? — закурил папиросу. За его сдержанностью и чопорностью чувствовалось волнение.

— Я все знаю, — сказал он, и Сима опустила глаза. — Недавно я к ним ездил… — Сима взглянула на него и больше глаз не опускала, так как он на нее не смотрел, внимательно разглядывал струйку дыма от папиросы. — Мы решили, что Лена должна родить…

Сима вздрогнула. Он хоть и не смотрел, но уловил это ее движение.

— Да, да, родить! Ей шестнадцать, она может быть матерью, а калечить ее ни я, ни моя жена (значит, он женился на Лениной тете) не позволим! Поскольку мы с женой тоже виноваты в случившемся, ребенка мы усыновим… или удочерим… — долетал до Симы из табачного облачка трезвый голос. — Лена будет учиться, получит образование… еще устроит свою жизнь…

А Симе думалось: как бы поступили ее родители, случись эта беда с нею? Что бы они делали? Решились бы на такое? Нет, лучше не думать об этом…

— Лена мне все рассказала, кроме одного — кто он?

Требовательные глаза в упор смотрели на Симу. Сима снова опустила голову. Значит, Лена не назвала Игоря. А что называть? Он ничтожество, Лене стыдно…

— Пусть вам скажет Лена, — прошептала Сима, чувствуя, что не в силах сопротивляться этому человеку.

— Она говорит, что он не знает о ребенке, что он никакого отношения не имеет. — Горько усмехнулся: — Она, видите ли, сама виновата, сама воспитает. «Сама»! — подчеркнул саркастически. — А что она может сама? Она еще тоже ребенок… Должен же я знать, кто отец моего внука! Должен и он нести какую-то тяжесть, ответ за свои поступки! Или я ошибаюсь?

Сима молчала. Игорь — и тяжесть? Игорь — и ответственность? Вот если бы его родители узнали, они бы подняли вой, защищая своего толстогубого сыночка, все бы свалили на Ленку. Очень она правильно сделала, что не назвала Игоря.

— Значит, и вы не скажете?

Сима покрутила головой: нет.

— А впрочем, какое это имеет значение? Такой же молокосос… А Лене всю боль придется выхлебывать самой. От этого никуда не денешься — ребенок без отца!

Он прошелся по комнате, быстро, нервно, туда-сюда, туда- сюда, остановился перед Симой, резко наклонился, приподнял ее из кресла, больно стиснув плечи, приблизил свои глаза к ее, приказывая взглядом не прятаться, не увиливать.

— Скажи мне хотя бы, девочка, объясни, почему вы позволили так унизить себя?

— Не знаю. — Сима расплакалась.

Больше он не мучил ее вопросами. Проводил к дому, на прощанье сказал:

— Лена вам передавала привет. Напишет сама, когда справится… Думаю, я не должен вас просить, чтоб вы поберегли доброе имя Лены.

— Конечно, — прошептала Сима, пожимая его холодную сильную руку.

Вместе с работой над оперой, которая принесла замечательное чувство нужности, с приходом Володи в Симиной жизни возникло что-то огромное, прекрасное, оно стало таким дорогим, что Сима только удивлялась, как могла раньше жить без этого, находить удовольствие в никчемных развлечениях компашки. А ведь она всегда любила музыку, но и музыка и все в ее жизни обновилось. Прежней Симы, безучастной, плывущей по воле волн, больше нет.

От того, что было в компашке, хотелось избавиться даже в памяти. Да и какое это теперь имеет значение, ведь было все это не с нею, а с глупой Бецей, которая из кожи вон лезла, чтоб казаться современной девочкой. Бедная Ленка, ей одной расплачиваться за их глупость! А у нее, у новой Симы, есть Володя, который никогда ничего не узнает. Нет, узнает, когда они станут такими большими друзьями, что будут говорить друг другу все, плохое и хорошее. Он умный, он поймет, посмеется над ее глупостью, порадуется тому, что сам, даже не зная, помог Симиному прозрению, и потом забудет об этом навсегда, они вместе забудут. Володя тонко чувствует музыку, поэзию, должен же он понять ее, Симу, ее сожаление и воскрешение для того, чтоб любить его одного, быть его другом.

Но в последнее время Алик стал домогаться новых встреч.

Во дворце делал вид, что они почти незнакомы, а потом названивал по телефону по нескольку раз в день. Сима решила поговорить с ним. Встретились в парке после уроков, сели на скамеечке.

— Алик, прошу тебя, — начала Сима без предисловий, — оставь меня в покое. Я не могу тебе объяснить всего…

— И объяснять нечего. Втюрилась в Сопу — вот и все. Разве я не вижу?

— Может быть, — не отпиралась Сима.

— А если я расскажу ему?

— Зачем? — Симу сковал страх, но она не хотела, чтоб Алик приметил его. Сказала как можно непринужденнее: — Что это тебе даст?

— Да так, ничего. Хотя бы удовольствие посмотреть на его самовлюбленную физию в этот момент.

— Прошу тебя… — Симин голос против ее воли задрожал, — не делай этого.

— Ну, нет, я ничего не обещаю. Посмотрю по настроению, такой вот турнепс…

И вот Володя стоит под окном с таким выражением лица, будто обвиняет ее. Значит, Алик предал, значит, ничто не проходит бесследно, не может забыться, тянется за человеком, хочешь ты или не хочешь. За все нужно держать ответ, и не только Лене, но и ей.

Володя без шапки. Сверху хорошо виден его ровный пробор, аккуратно причесанные блестящие волосы. Он немного запрокинул голову, брови его слегка поднялись, а глаза не черные, как всегда казались, а темно-серые. Видно, стоит здесь давно: озябли и покраснели руки, нос тоже красный. Губы плотно сжаты — никакого намека на улыбку, на приветливое слово.

Только вчера они заклеили с мамой окно газетными полосками, но Сима с силой толкнула раму, защелкала, отрываясь, бумага. Сима даже не ощутила, сказала она или подумала:

— Что случилось?

Володе неудобно смотреть вверх и говорить, губы его будто склеились от холода, он разжал их с таким же трудом, как Сима — рамы окна.

— Я был у Рябова…

Сима опустилась на колени, положила голову на подоконник и крепко зажмурила глаза — ничего не видеть, не слышать.