Алексей Толстой - Собрание сочинений в десяти томах. Том 6

Такая трактовка образа Акундина, такое подчеркивание его роли в событиях были теперь уже неприемлемы для А. Толстого. Боковую линию в сюжете (Бессонов — Акундин) писатель полностью отбрасывает. Сократив многое из высказываний Акундина, писатель теперь отводит ему лишь незначительную роль в ходе событий.

Также не удовлетворяла писателя данная в первоначальном тексте «Сестер» неясная, сбивчивая характеристика Жадова и тех, кто посещал его в Шато Кабернэ, — московского студента Гвоздева и «интеллигентного рабочего» Фильки. В их политических спорах высказывания Гвоздева содержали много сумбурного, путаного, что было маловероятно в устах большевика, каким он изображался. При подготовке издания 1925 года А. Н. Толстой перестроил главу XXIV: он устранил эпизод посещения Гвоздевым и Филькой Шато Кабернэ, поскольку у читателей могло создаться ложное впечатление существования какого-то революционного подполья, группировавшегося вокруг анархиста Жадова. Писатель опустил также всю предвоенную биографию Жадова и снял его рассуждения о торжестве анархии в революции.

Изменился в тексте 1925 года и образ инженера Струкова, который в берлинском издании романа «Сестры» показан был как выразитель философии социального распада и анархиствующий циник. (Ср. разговор Струкова с Телегиным в обоих изданиях в главе XXXV.)

Значительно переработан эпизод, рисующий выступление на митинге в Юридическом клубе большевистского оратора товарища Кузьмы.

В тексте берлинского издания и самый облик его и манера говорить давались несколько шаржированно (он произносит свою речь «ленивым насморочным голосом», при этом «сонно глядя на чернильницу» и т. д.); в содержании его выступления были мысли, формулировки, упрощающие, как бы нарочито огрубляющие лозунги революционной пропаганды:

«Давно бы пора бросить маниловские бредни… Революция — штука серьезная… Братский хор с пением свободы — занятие для безземельных дворянчиков да для разжиревших купеческих сынков… Уже двенадцать лет в стране идет революционный процесс. Сейчас его можно считать назревшим. И наша задача — сделать глубокий надрез, чтобы выпустить весь гной на поверхность. Мы должны поставить наконец лицом к лицу без посредников пролетариат и буржуазно-дворянские классы. Не свобода нам нужна, затасканная, как проститутка, за сто лет мелкими лавочниками и слюнявыми поэтами, нам нужна гражданская война…»

При подготовке нового издания А. Толстой включил в его речь положения и политические требования, действительно характерные для программы большевиков.

Образы рабочих завода, на котором служил Иван Ильич, образ молодого большевика Рублева и его отца при изменении первоначального текста романа также подверглись некоторой переработке в сторону большего насыщения их жизненными, реальными чертами.

Соответственно общему направлению переработки текста «Сестер» в издании 1925 года изменилось и изображение главных героев романа — Телегина и Рощина. Их общественное лицо и политические взгляды поданы писателем так, что открывают возможность показа их идейной эволюции по тому пути, который определил А. Толстой в последующих томах «Хождения по мукам».

В первопечатном тексте романа Телегин был политически более наивен; отношение его к революции было недоверчивым и настороженным.

В этом издании (1922) приводился, например, в пересказе Телегина текст его речи к рабочим (глава XLIII берлинского издания): «Я сказал: если вы, товарищи, таким манером будете все разворачивать, то заводы станут, потому что заводы в убыток работать не могут, кто бы ни считался их хозяином, предприниматель или вы — рабочие. Значит, правительству придется кормить безработных, и так как вы все хотите быть в правительстве, — в советах, — то, значит, вам надо кормить самих себя, и так как вы ничего не производите, то деньги и хлеб вам нужно будет доставать на стороне, то есть у мужиков, И так как вы мужикам ничего дать не можете за деньги и хлеб, то надо будет их отнимать силой, то есть воевать… Но мужиков в пятнадцать раз больше, чем вас, у них есть хлеб, у вас хлеба нет… Кончится эта история тем, что мужики вас одолеют, и вам Христа ради придется вымаливать за корочку работешки, а давать работы будет уже некому… Понимаешь, Даша, расписал им невероятную картину, самому даже стало смешно… Слышала бы ты, какой поднялся свист и вой… Эти черти горластые большевики, — наемник! — кричат, — товарищи, не поддавайтесь на провокацию!.. Миллионы трудящихся всего мира с трепетом ждут вашей победы над ненавистным строем… Но, подумай, Даша, не могу я и осудить наших рабочих, если им кричат: долой личные интересы, долой благоразумие, долой рабский труд, ваше отечество— вселенная, ваша цель — завоевать счастье всем трудящимся, вы не рабочие Обуховских мастерских, вы — передовой авангард мировой революции» (стр. 443–444).

После пересказа этой речи в первом издании «Сестер» шли такие слова Телегина, обращенные к Даше: «И как-то все у нас разваливается, расползается… хребта нет… Хотя наши рабочие уверены, что хребет — это и есть советы» (стр. 444). В новой редакции эти рассуждения заменяются восторженным высказыванием Телегина о русском народе («страстном, талантливом, сильном народе», которого можно «мечтой увлечь вселенную завоевать»), Это место с небольшими исправлениями переходит и в окончательный текст романа.

Отсутствуют в издании 1925 года и размышления Телегина о своем «счастье», шедшие в первом издании непосредственно за известной сценой чтения им Даше «Истории России»:

«Я счастлив, и чтобы жить в этом счастье, я нарочно не вижу и не слышу всего, что делается вокруг меня. Я обманываю самого себя и обманываю Дашу. Я сержусь, когда мне говорят, что Россия гибнет, но ничего, кроме этих сердцов, не делаю для того, чтобы она не погибла. Теперь я должен либо сознательно продолжать жить бесчестно, либо…»

Выводы этого «либо» оказались настолько неожиданными и Иван Ильич был к ним так неподготовлен, что спустя недолгое время он счел за лучшее отложить все выводы и решения на завтра, задернул штору на окне и лег спать» (стр. 453).

Черты политической наивности и робость суждений писатель все реже отмечает в своем герое.

В тексте издания 1925 года в споре с инженером Струковым, пытавшимся напугать Ивана Ильича разрушительной силой революции, Телегин уже обнаруживает понимание того, что Струкова с его мечтами о всеобщем «хаосище» нельзя отождествлять с носителями подлинных идей революции, которую Телегин теперь приветствует. «Ну да, революция… Так ведь и слава богу» (стр. 378).

В первоначальном тексте романа «Сестры» Рощин показан был человеком, насквозь враждебным революции, законченным противником большевиков, почти лишенным каких бы то ни было предпосылок к тому, чтобы приобщиться впоследствии к новой жизни.