Александр Кротов - Каменные часы

— Отличным вырос пес? — спросил он спокойно, словно нисколько не сомневался в обратном. Видимо, привык, что его благодарили и сами ему приносили щенков новых поколений.

Это сразу понял Петраков. Его злость рассеялась в одну минуту. Собачник знал свое дело и не считал пустым занятием. С таким серьезно можно было поговорить. Прекрасные щенки у него были и на этот раз. Другими глазами только смотрел уже на них полковник, хотя не мог не восхититься теми задатками, что обещали в будущем силу, грацию, стремительность. Пока в щенках никак не проглядывала заложенная в них родительской природой жестокость. Но Петракову она уже мнилась, мешала по достоинству оценить щенков.

— Волк у меня вырос, — сказал наконец Игнат Фомич.

— Да ну?! — удивился и заинтересовался собачник. — Совсем стал похож на волка? Вот уж не угадаешь, когда возьмет свое природа! Кого-нибудь потрепал ваш пес? Значит, потрепал… — Он не смутился, не взволновался, понимающе улыбнулся и, прищурившись, что-то быстро прикинув и оценив в голове, сказал: — Такое к возрасту у них проходит. Можете мне поверить. Больше с людьми поживет — и вся эта дурь с него сойдет. Я скажу, может быть, глупость, но собаки так сильно привыкают к хозяевам, что перенимают у них и характер.

Полковник скептически усмехнулся.

Общеизвестное его не устраивало. Выходит, Дик именно от него взял жестокость? Эту необъяснимую лютость? Что? Это скрыто у него в характере?

— Не верите? Думаете, чепуха? Мистика?

Зеваки, стоявшие вокруг них толпой, с настороженностью и любопытством воззрились на Игната Фомича. Слова собачника они поняли буквально. Досужие обыватели не сводили с полковника глаз, словно волк у него вырос потому, что сам он в душе был волком, и таким образом загубил прекрасную собаку.

В дурацкое положение он попал.

— Вы, конечно, тут ни при чем, — продолжал собачник, и зеваки тотчас начали расходиться, — виноваты прежние хозяева. Вы взяли у меня слепого щенка… Разумеется, слепого.

Полковник сердито кивнул.

— Что из этого следует?

— Собака живет инстинктами и даже привычками своих предков и их хозяев, естественно.

Полковник подумал, что если бы он знал это заранее, то ни за что бы не купил щенка. Мало ли какие хозяева могли быть у предков псины? Как они воспитывали их, что прививали? Наконец, что представляли собой как люди?

Все-таки мудрым человеком был собачник.

Сам не оказался виноват с подменой щенка волчонком, который выдавался за потомка овчарки благородных кровей — полковник был убежден: именно так и обстояло дело — да еще заставил своего бывшего клиента думать черт знает о чем.

Но в больнице Петраков переменил точку зрения.

Прав! Тысячу раз прав был собачник! Не надо обладать особенно прозорливым умом, чтобы прийти к этому выводу. Ну, во-первых, Дик великолепно вышколен. И он, Петраков, к этому почти не прилагал стараний, а пес, как верный человек, заглядывал ему в глаза, буквально мог угадать его желание. Во-вторых, он, Петраков, никогда не учил Дика нападать на людей, сбивать их с ног, вырывать глотки лисицам. Он только заметил эти наклонности в овчарке.

Привязанность пса, как и та необъятная власть были куплены на рынке, на птичьем рынке. Следовало тут кое о чем однажды поразмышлять. Где его, Петракова, заслуга в том, что Дик так послушен ему? Он подошел к собачнику, выбрал щенка, вот и вся его роль. Все за него сделал кто-то другой.

Полковник был далек от мысли, что совсем не знает своей овчарки и это мешает ему увидеть власть, которую он приобрел над ней, все заслонила вышколенность, собачья стремительность, готовность ее на любой шаг, преданность.

Что греха таить: спокойно работалось в деревне, когда рядом был Дик.

Однако встреча на вокзале показала: не вечен ты, полковник Петраков, а следует торопиться к колодцу Аграфены, к ее избе, открыть людям доступ к музейным реликвиям. Помириться с ними просто, без гордого над ними торжества, без всякого желания возвыситься в этот момент. Не один свет он принесет с собой в избу Аграфены, но и тьму, неизбывное страдание и горе в прошлой войне. Большую и долгую печаль.

Полковник ходил по палате, и мысли возвращались к собаке.

По логике жизни она уже мешала, не давала власть над ней быть своим среди людей на деревне, безоглядно говорить с ними о сокровенном. И он жалел собаку. Дорога ей была одна: в волчью стаю или гибель. Одиночество. Одичание.

В прошлый раз, когда он наведывался к собачнику на птичий рынок — это было год назад — тот не торговал щенками, хотя и стоял на прежнем месте.

Игнат Фомич несказанно удивился: ведь старый собачник пришел без товара. Они поздоровались, словно давние приятели, а Дик глухо зарычал. Загривок его вздыбился, дрожь прошла по всему телу.

Петраков с трудом его успокоил, а собачник, казалось, и не обратил никакого внимания на такую мелочь, спокойно рассказал, что за городом бездомные собаки сходятся в огромные стаи, становятся страшными и свирепыми. Бывали уже случаи — и скот, и людей резали на куски.

— Наверное, мстят, что люди, переезжая в новые дома, улучшая свои жизненные условия, бросают их, как собак, — без всякой иронии сказал собачник.

«Значит, неоткуда стало тебе брать щенков, — подумал полковник. — Благодарность хозяев испарилась с появлением бездомных собак». Дик беспокоился, волновался рядом с собачником. Пришлось его держать за ошейник.

— Ваш не уйдет к бездомным в стаю, — серьезно сказал собачник, — он в волчью стаю уйдет, если бросите. Готовый вожак. Сильный, умный, хитрый. Много принесет бед.

— А отчего вы решили, что пес останется один? — недовольно спросил Петраков.

— Мода пошла такая, — уклончиво оказал собачник, — строгости нет.

— Да разве можно бросить такого красавца?

— Чего не бывает на свете, — усмехнулся невесело собачник, — больших денег стоит ваша псина, могут и украсть. — И добавил: — Вся беда от того, что легко можно приручить, а строгости нет, и все сходит с рук.

— И взрослую собаку можно приручить?

— А чего вы удивляетесь? И люди легко приручаются до самой старости. Из-за этого все несчастья в жизни и бывают.

Полковник вспомнил о встрече этой на птичьем рынке и нахмурился. Как в воду смотрел собачник. С весны, на долгое лето Дик остался один. «Если бросите, много принесет бед», — сказал собачник. Вот каково обернулось. Никто не мог принести ему весть о собаке.

Петраков подошел к телефону, но не решился снять трубку и позвонить. Несомненно, Наталья Ивановна Дягилева могла тут выручить, а если Дик ушел в лес? Одичал? Да и не примет Дик еду из чужих рук. Скорей умрет.

Игнат Фомич надел поверх пижамы байковый халат и вышел из палаты. Лечащий врач уже настаивал, чтобы он больше двигался и регулярно спускался в парк дышать свежим воздухом. Совсем недолго осталось киснуть в больнице.