Илья Зверев - Защитник Седов

А Седов вдруг горячо возразил, что имеет новые сведения и, судя по всему, здесь может быть судебная ошибка. Неужели начальник не даст ему свидания и возьмет на себя невинную кровь? Ведь он просит о свидании, о разговоре для выяснения истины, не больше. В конце концов, человек начальник? Или кто?

Черномазый наконец натянул гимнастерку на широченные свои плечи и сердито сказал, что он человек, хотя на такой работе озвереешь к черту. Потому что товарищ защитник, наверно, не представляет себе, сколько контрреволюционных гадов развелось, и какие они мерзости творят, и как ловко двурушничают и скрываются, — не разгадаешь. Матерый шпион — на четыре разведки работал, уже комендант с ребятами его в подвал ведет… уже все, крышка, а он кричит: «Да здравствует ВКП! Да здравствует Сталин!» Еще кого-то, гад, надеется обмануть!

И он, начальник, за восемь месяцев, что тут работает, совершенно нервы себе истрепал. Вот перед МЮДом он тут вырвался, провел вечерок на автобазе, у своих ребят, так, верите, комса смеется, говорят: все, Лешка, уже седой стал, можешь вступать в общество старых политкаторжан.

Потом он вдруг деловито спросил, почему с тремя свидание, ведь смертников по этому делу четверо. Седов объяснил.

— Не годится, — сказал черномазый. — А вдруг и четвертый тоже… свой… Какая же моя будет совесть, если я не проведу? Как считаете?

И вдруг Седов испугался. Уж слишком простодушен был этот парень для такой должности, для этой фразы «ребята в подвал ведут». Безусловно, притворяется, поймать хочет. И не зря, не зря в облсуде так легко дали разрешение. Конечно, позвонили этому, чтоб накрыл…

— Закон не дает мне права, — сказал он твердо. — Я придерживаюсь закона.

— Закон, закон, — вдруг обозлился начальник. — По закону их уже три дня как шлепнуть можно было. Но ты говоришь — они свои… Какая ж наша совесть будет… Ладно, я сам решу…

…Они вошли, как четыре смерти. И долго не могли понять, чего от них еще хотят.

— Я ваш защитник, — несколько раз повторил Седов. — Я приехал из Москвы подготовить жалобу.

Когда ночью в камеру смертников пришел сам начальник тюрьмы, да еще по неопытности вывел сразу всех четверых, что же они должны были подумать?

— А разве нам тоже можно жалобу? — спросил робкий человечек с замученными, чуть косящими глазами. — Мы же с товарищем Рязанцевым во всем признались. Будто мы правда вредили.

Осмоловский, муж Марии Антоновны, оказался огромным, хмурым дядькой с умным обезьяньим лицом. Он первым пришел в себя и начал рассказывать. Тут какая-то непонятная дичь, все эти обвинения. Вот хотя бы деньги, которые будто бы он дал на разрушение трактора. Он действительно дал Ваньке Серегину, управделу, двести пятьдесят рублей. Но на валенки. Для Маши. У Ваньки тесть — пимокат, ну, валенки валяет.

— И вдруг, понимаете, этот Ванька выступает на суде и говорит: да, Осмоловский приказал мне снять магнето и, кроме денег, обещал переправить за кордон, в Польшу (черт знает, почему в Польшу? Потому что фамилия у меня кончается на «ский»). И все поверили. Когда я на суде сказал про валенки, весь зал смеялся. И прокурор раз пять использовал: «Вот они каковы, валенки пана Осмоловского!»

Хреновских, Катин Виталька, оказался поразительно похожим на начальника тюрьмы, как брат родной. Такой же цыганистый, молодой, с горячими сумасшедшими глазами. И даже слова у него были те же.

— Что же это делается, товарищ защитник? — в голос кричал он. — Свои своих! А?

А темно-русый, с изможденным лицом, три четверти которого занимали глаза, Рязанцев тихо сказал:

— Тут явно вражеская организация. Они оклеветали нас, специалистов, чтобы подорвать колхозы. В районе не осталось ни одного агронома, ни одного зоотехника. Вы понимаете, какой дьявольский вредительский план! Я трижды писал об этом. В НКВД. И никакого ответа. Неужели и там вредительство? Какие-то последыши Ягоды…

Четвертый, Кузин, так за всю ночь (разговор продолжался почти пять часов) не сказал ничего. Только три фразы:

— Я невиновен… Четверо ребят… Неужели ж я мог!..

…Седову почему-то стыдно было смотреть в славное, усталое лицо референта, который так и не послал в Энск никакой телеграммы. А тот ничего, был по-прежнему мил и радушен.

— Теперь мне непременно надо к… (он назвал имя-отчество Большого прокурора). Там оказалось целиком сфабрикованное дело, вопиющее нарушение соцзаконностш… Я полностью отвечаю за свои слова…

Референт изумленно посмотрел на Седова. По-видимому, давненько ему не случалось слышать таких определенных суждений. Он даже сказал: «Ого!» И побежал докладывать…

…Большой прокурор вышел из-за стола и с протянутой рукой пошел навстречу Седову.

— A-а, агрессивный адвокат, — сказал он, весело сверкнув очками. — Признаться, я с удовольствием вспоминаю нашу с вами схватку. Прошу вас…

Это было благородство спортсмена: Седов и Большой прокурор лет пять назад имели случай скрестить шпаги в одном нашумевшем хозяйственном процессе — о некомплектной продукции. Полемика тогда была острая и действительно не лишенная блеска.

На том процессе они были сторонами. Они были или, во всяком случае, казались равными, а сейчас Седов чувствовал слабость в коленях…

Сегодня Седов имел намерение опять быть холодным и железно-логичным. Но ничего не вышло. Он волновался, кричал, произносил какие-то лозунги. Сбивчиво и жалобно рассказал про валенки, и про «почти взбесившегося быка Хмурого», и про магнето.

Большой прокурор слушал все это с гадливостью («Может быть, — вдруг подумал Седов, — с гадливостью мастера, натолкнувшегося на нечистую работу»). Сделал несколько торопливых пометок в блокноте, постучал карандашом по стеклу, снова что-то записал. А Седов говорил все громче:

— Ведь это наш с вами хлеб! Священная задача! Не допустить, чтоб именем республики был вынесен хоть один неправедный приговор! Чтоб наше право…

И тут вдруг Седову показалось, что Большой прокурор смотрит на него с какой-то добродушной жалостью, с какой когда-то у них в Кинешме смотрели на городского дурачка, Пашу-блаженненького.

— Я обещаю вам тщательно разобраться в этом деле, — сказал Большой прокурор с церемонной торжественностью, несколько даже преувеличенной. — Сине ира эт студио [2] Беспристрастно и объективно ( лат. ). .

…Через три месяца, выступая на республиканском совещании следственных работников, Большой прокурор упомянул это дело:

— Мы только что столкнулись с беспардонным нарушением социалистической законности. В Энске по статьям 58-7, 58–11, 58–14 были осуждены специалисты райземотдела, которым вменялись в вину фантастические деяния. Как, например, «покушение на стахановку с помощью быка Хмурого». (Смех в зале.) Такая выходящая из ряда вон история стала возможна в обстановке вредительской деятельности ныне получивших по заслугам прокурора области Никишина, его заместителя Зальцмана, только что разоблаченных председателя облсуда Калинина, его заместителя Конюхова, ныне расстрелянных руководителей райкома и райисполкома… (тут был длинный перечень фамилий). И надо, товарищи, повнимательней присмотреться к корням этого дела, не орудует ли там еще какой-нибудь умный, хорошо замаскированный японский шпион со своей братией…