Семен Журахович - Шрам на сердце

Но ему не суждено было дожить до старости.

Всем своим горячим сердцем ненавидел злобное и уродливое в жизни, тех, кого он называл черными людишками. Вот отрывок из последнего стихотворения:

Под стихотворением дата — трагический предвоенный год.

Жить поэту оставалось несколько месяцев. А было ему всего лишь сорок.

Нет могилы Чаренца. Высоко в горах сооружена арка, и к ней — символической могиле — идут и идут почитатели его бессмертного слова.

…Уже в который раз иду туда — вместе с армянскими друзьями.

Сооруженная из глыб розового туфа арка Чаренца высится на гребне горы, с которой, кажется, полмира видно. Горные хребты — один за другим — сбегают в легендарную Араратскую долину. Осенние краски. Зеленые пятна садов. Желтые прямоугольники стерни. Кострами горят какие-то кусты. Неопалимая купина армянской земли.

Посреди долины голубым маревом вздымается гигантский Арарат, увенчанный сиянием белоснежной короны. Не оторвать глаз от этой красоты.

Стоим. Молчим. Все вокруг исполнено поэзии.

На каменных глыбах выбиты строки из стихотворения Чаренца, в которых с могучей силой, присущей лишь гению, поэт раскрыл свою душу, свою любовь к родным горам, к родному языку.

Молчим. Не знаю, о чем думают другие. Я — о черных людишках, о презренных пигмеях, что — не впервые в истории! — думали, что им удалось убить не только поэта, но и его слово.

Но слово Чаренца, вечно молодое, стоит рядом с вечным Араратом.

А презренные пигмеи, считавшие себя вершителями судеб, где они? Черные людишки превратились в черных мертвецов.

Должно быть, я произнес последние слова вслух, потому что мой друг Сагател отозвался:

— Есть мертвецы, которых надо каждый день снова и снова убивать. День за днем. Как человечество карает Каина. Вечно.

В молчании мы направились к машине.

Вечер. Перед глазами сарьяновский пейзаж. Горы подернуты синевой. Густые тени упали на долину.

Визма Карловна вернулась из Еревана. Была в Матенадаране и взволнованно делится своими впечатлениями.

Действительно, об этом уникальном хранилище древних рукописей и первопечатных изданий нельзя говорить без восторга. В величавом дворце можно совершить путешествие в глубь веков, обогатиться мыслями великих поэтов, философов, историков, математиков, астрономов, чьи творения увековечены на пергаменте и бумаге.

Тысячу лет тому назад жил великий поэт Григор Нарекаци. Каждой армянской семье знакомо это имя, его произведения читают, потому что он и сегодня для каждого — современный поэт, потому что он прозорливо видел мир и жизнь в сложных, драматически сплетенных противоречиях, взаимозависимых, неразрывно связанных.

Мы наперебой вспоминали сокровища, собранные в Матенадаране:

— Манускрипты древних греческих мудрецов. Поразительный пример: произведения Аристотеля были переведены в Армении еще в пятом веке.

— Тысячи рукописей на арабском, персидском, латинском, древнееврейском языках.

— Вместе с караванами купцов уходили в далекие края ученые, хранители библиотек, переводчики.

— И как хорошо, что эти сокровища Матенадарана изучают, издают, популяризируют.

Вслед за тем, разумеется, зашел разговор о выдающейся роли переводчиков и переписчиков в развитии культуры всех народов, армянского в особенности.

Сколько войн, сколько нашествий и опустошений испытала эта земля. Погибали люди, погибали книги. Тамерлан велел потопить в Севане тысячи рукописей. Но снова и снова переписчики в тесных, иной раз холодных и темных кельях гнулись над пергаментами, даря людям свет разума. Они начинали свой подвижнический труд в юношеские годы и продолжали уже седыми, сгорбленными, полуослепшими. А порою, как воины на посту, защищая письмена, падали, пробитые копьями дикого насильника. Вместо памятной записи оставались лишь кровавые пятна на письменах.

Поражают записи, оставленные толкователями и переписчиками. В них — обращение к современникам и к потомкам, в них — надежда, что не забудут имя того, кто посвятил свою жизнь Книге, в них — и сознание выполненного долга: «Рука моя уйдет, а письмена останутся».

— Какое высокое достоинство звучит в этих словах! — сказала Визма Карловна.

— А вот интересная запись неизвестного переписчика древнего песенника, — обратил я внимание собеседницы. — Послушайте, какой завет оставил этот переписчик. — Я полистал свою тетрадку. — Вот он: «Возлюбленный брат! Слушай наказ мой: когда будешь переписывать песенник, не пачкай бумагу слюною… Не передавай его в руки невежды, не давай топтать его человеку свиноподобному. Не проливай на него вина, не капни маслом или воском. Держи подальше от огня и воды. Заворачивай в полотно. С великой любовью заботься, бери чистыми руками».

— Я как бы слышу голос этого человека, — задумчиво промолвила Визма Карловна. — Какая любовь и какое уважение к книге! Недаром армяне говорят: дом без книги — что человек без души. На этот раз экспозиция в выставочном зале несколько изменена, — продолжала рижанка. — Кое-что можно увидеть нагляднее. Вам, конечно, известно имя Мхитара Гоша? Баснописца и автора древнего судебника…

— Да. Мне даже посчастливилось побывать в селенье, названном в его честь — Гошаванк. Там его могила и памятная плита почти восьмисотлетней давности.

— Среди новых экспонатов есть несколько басен Гоша. Мне очень понравилась такая: «У вдовы была корова, а у ее пасынка — осел. Пасынок крал корм у коровы и давал своему ослу. И стала вдова молиться богу, чтобы осел издох. Однако подохла корова. Вдова плакала и говорила: «Горе мне! Как же так получилось? Неужто ты, боже, не способен отличить осла от коровы?»

— Уже тогда мудрец видел, что господь бог не очень отстаивает справедливость.

Визма Карловна улыбнулась:

— Сколько веков миновало, а всевышний до сих пор не способен отличить осла от коровы.

Утром, подымаясь в горы, я вспомнил об одном необычном экспонате в Матенадаране, который видел на прошлой неделе. Не впервые видел. Но так же, как и много лет назад, почувствовал боль в сердце и горечь тяжкой утраты.