Владимир Ерёменко - Поколение

— Пожалуйста, сообщите: звонил Пахомов. У меня срочное дело по его телеграмме.

— Передам непременно. А он знает, где вас искать?

— Знает. Я в Нижневартовске.

Пахомов поблагодарил секретаршу, а затем и телефонистку, извинился перед ней за свой крик. И ему сразу стало легче. С ним вдруг произошло то, что происходит с неожиданно заблудившимся в лесу человеком. Обнаружив, что окончательно сбились с дороги, вы начинаете панически метаться, порываясь идти то в одну, то в другую сторону; вас охватывает страх: скоро совсем стемнеет, а вы решительно не знаете, где вы. И вдруг находите знакомую тропинку, по которой недавно шли…

Так было и с Пахомовым. Позвонив Бурову, он успокоился, если и не совсем, то, по крайней мере, настолько, что мог, уже не волнуясь, ждать звонка Михаила и спокойно разобраться в случившемся. Буров был той хоженой тропкой, которая обязательно выведет его из леса…

«А какая, собственно говоря, произошла катастрофа? — спросил себя Пахомов и вынужден был признаться: — Катастрофы нет». — «Ты ведь терзался, что у тебя нет своих детей, и всегда с тайной завистью и скрытой мукой смотрел на чужих». — «Да, конечно, так. Даже признавался в этом Бурову…» — «Так чего же?» — «Ну, во-первых, это было давно, а во-вторых, не так же все это должно быть. Жены нет, а дети есть… Да еще бог знает от кого». — «А какая разница? Ты же цивилизованный человек, литератор, и где-то сам писал: ребенок не виноват, у него должен быть отец». — «Писал, но ведь…» — «А если без «но» и «ведь»? Главное уже произошло — на свет появился человек». — «Да отстань ты!»

«Нет, стоп, — приказал себе Пахомов, — так можно далеко зайти… Надо в другом разобраться». Что он вообще знает о Даше? Ей двадцать четыре. Уже двадцать пятый… Три года она на Севере. Приехала по вербовке. Копила деньги и собиралась поехать на юг, к морю, где никогда не была. «Дома мне нечего делать, — как-то сказала ему Даша. — Там отчим. Он терпеть меня не может. Так же, как и я его». Кажется, у нее еще есть брат, школьник… И живут они где-то под Владимиром. Не то в селе, не то в маленьком городке. У матери там свой домик. Про родного отца Даша не говорила, будто его никогда и не было. Не много же он знает о своей… Степан искал слово, которое бы точно выражало его отношение к Даше. Теперь она для всех и для него прежде всего мать. И Буров так написал в телеграмме: «Мать здорова».

Нет, немногое он знает о Даше…

Зазвонил телефон. Степан снял трубку, благословляя того, кто оторвал его от нелегких размышлений. На проводе был Буров, и Пахомов еще раз поблагодарил наше сумасшедшее время, которое не знает расстояний.

— Как чувствует себя молодой отец-молодец? — насмешливо рокотал баритон Бурова. У него, видно, было благодушное послеобеденное настроение, и Степана это разозлило.

— Мне не до твоих дурацких шуток! — оборвал он Михаила. — Ты почему в сводники записался? И как она тебя разыскала?

Буров, продолжая смеяться, выкрикивал в трубку:

— Не кипятись, а говори мне спасибо. Ты теперь отец.

— Какой, к черту, отец! Откуда ты все это взял?

— Отец, отец! Молва идет по Нечерноземью: вылитая Пахомова.

— Брось ерничать! — опять не сдержался Степан. — Расскажи толком, в чем там дело?

— Знаешь что, — голос Бурова стал серьезным, — это не телефонный разговор. Ты давай закругляй свой Север и прилетай сюда. Человек родился. Ему нужно имя. Да и тебе хватит там по гостиницам скитаться.

— Нет, я не могу, — растерянно протянул Степан. — У меня тут дела. Да и чего ты меня втягиваешь в эту историю? Ведь я могу здесь быть и ни при чем. Нет, нет. Ты ведь ничего не знаешь, — вдруг заспешил Пахомов, будто боялся, что Михаил сейчас же потащит его в загс документально оформлять отцовство. — Мало ли чего она тебе наговорила! Пусть мне скажет. Я знаю… И ты не распускай уши. И меня в дурацкое положение не ставь. Не ставь!

— Да кто тебя ставит! — вспылил Михаил. — Сам в карман залез и кричишь: «Держи вора!» — И, видно, поняв, что сказал слишком обидные слова, смягчился: — Ты пойми, олух царя небесного, пойми: меня она ни в чем не уверяла. А был у нас один с нею разговор еще тогда, когда она заезжала с Севера в Москву, и я понял… И ты не ломай голову. Приедешь, убедишься. А если нет, то можешь возвращаться на свой Север.

— Так она у тебя только один раз была, и ты ее больше не видел? А откуда же эти сведения?

— Из верных источников. Не сомневайся, — видно уже решил заканчивать разговор Буров. — Тебе надо обязательно самому сюда. И не тяни. Жги мосты и начинай новую жизнь с понедельника. У тебя адрес ее есть? Она у матери. Я тебя тоже жду, олуха.

Буров говорил так быстро, что Степану нельзя было и слово вставить. Возможно, и впрямь у него не было времени, а скорее всего он понял, что, чем дольше будет объяснять и уговаривать друга, тем больше тот будет упорствовать, цепляться за слова…

Пахомов потерянно сидел за столом перед телефоном. Не двигаясь, будто ожидая, что вот сейчас вновь аппарат зазвонит, Михаил скажет то, что он не договорил, и у Степана развеются все тревоги и сомнения.

Но телефон молчал, а тревоги и сомнения росли. Его нисколько не убедила уверенность Михаила. Для него, Степана, такая убежденность друга не представляла загадки. Хитрюга-Даша жалостливо поведала ему свою судьбу-нескладуху, а тот и слезу проронил. Обидно, что на эту удочку попался и он, рассудительный Буров. Впрочем, к пятидесяти все мы становимся сентиментальными и даже кремни размягчаются до восковой мягкости.

Так ничего и не прояснилось, но что Пахомов твердо понял, так это то, что надо возвращаться в Москву и выяснять все самому на месте. «Только ты сам и можешь разобраться в своей личной жизни», — писал в давней повести Пахомов, и теперь в который раз его жизнь подтверждала эту немудреную истину.

Он поедет, и сам все решит. Надо собираться и ехать. «Жечь мосты и начинать жизнь с понедельника», — когда-то Михаил уже говорил ему эту фразу. Пахомов подумал, что Михаил не знает о нем того, что знает он о себе сам. Мосты давно сожжены еще на том пожаре в молодости, когда они с Леной первый раз потеряли друг друга. И его жизнь уже не раз начиналась и с понедельника и с других дней недели, но она уже никогда не воскрешалась до той нетронутой чистоты и ясности, какая была тогда. Верно говорили древние: нельзя в одну реку войти дважды. Берега будут теми же, а вода утечет.

Они разные с Буровым люди и разные прожили жизни. Михаил может начать с понедельника. Отрубил все сразу, оставил за чертой и начал лепить жизнь заново. Хуже или лучше — не это главное для таких людей. Важно не оглядываться на мост, который сжег. Извлекай из сегодняшнего дня все, что он может дать.

Степан никогда не осуждал таких людей и не завидовал им. Его жизнь складывалась по-другому. Было немало ошибок и заблуждений, но играл всегда в открытую. Не отступит он от себя и сейчас. Раньше отвечал только за себя, за свои поступки и действия, а теперь появилось существо, за жизнь которого он несет ответственность. И он, Степан Пахомов, как говорится, готов соответствовать.