Владимир Бутромеев - Любить и верить

— …Вот ей с сыном уже повезло — такого дитенка бог дал. И не пьет, и не курит. Одно у него с детства — играть да танцевать. На все гулянки да на свадьбы зовут. Десять или пятнадцать рублей каждый раз. И в академии учился, на агронома, баян себе купил, и матке помогал. Пришлет сотню или полсотни.

Парень, что читал книжку в вокзале, с насмешкой сказал шоферу:

— Ты б радио включил, веселее бы было.

После этих слов шофер посидел минуты две, махнул рукой, дернул ручку тормоза, и автобус заскользил с горочки по обледенелой дороге.

Автобус ехал, набирая скорость, впереди уже показался поворот на проселочную дорогу, уходившую в лес, как вдруг он резко остановился. Люди зашевелились, стали рыться в карманах. Дверь открылась, и в автобус втиснулась худощавая женщина с неприятным лицом. Она спросила контрольку у шофера и стала пытаться проверять билеты. Автобус снова злобно загудел, а контролер, проталкиваясь и пререкаясь со всеми сразу, добралась почти до середины, — дальше пройти она не могла, там двое мужиков держали на руках, примостив на спинки сидений, увязанный в платок телевизор. Люди висели один на другом. Контролер спрашивала через несколько человек:

— А ты билет на багаж взял?

— Ага, взял, — вызывающе отвечал мужик, державший телевизор.

Люди шумели, ругались, а за окном был виден какой-то складик у самой дороги, а за ним, укрывшись от ветра, стояли друг против друга два мужика. Один среднего роста, щуплый, робкий, даже немного заискивающий, в фуфайке и кирзовых сапогах, зимней простой шапчонке. Другой — высокий, в брезентовом плаще до пят, в меховой (лисьей рыжей) шапке, в валенках-катанках, широко расставив ноги. Ветер то и дело вырывался из-за складика, трепал капюшон плаща высокого. Ветер был очень сильный, гнул березовые аллейки вдоль дороги, гнал тучи по сырому небу. Автобус тронулся, и все дальше уезжал от мужиков. Они стояли, не меняя позы, а кругом их ветер гнал облака и гнул тоненькие деревца.

Весна, всюду была весна. Небо, наполненное влагой, плыло белыми, тоже переполненными влагой облаками. Дорожка липовой аллеи просохла и была хорошо утоптана. Липы — черные, сквозь их ветви — весеннее небо. Молодая поросль в аллее уже зеленая, ярко выделялась на фоне черных стволов старых лип. Стихи, опять стихи охватывали все существо. В конце аллею прорезал ручей. В нем сын в летнем пальто, в ботинках, в легкой вязаной шапочке пускал кораблики. Пускали их потом вместе, ходили искать среди прошлогодней травы зеленые иглы-побеги, подошли к муравейнику. По нему лениво ползали муравьи.

Бежали домой, там мама варила на кухне обед.

— Мама! Муравьи уже проснулись!

— Да?

— Да! Проснулись!

В комнате рядом с Осенью и Зимой повесили Весну.

— Это весна.

— Да?

— Да, все красиво, можно, я еще пойду на улицу?

— Можно.

Сын убежал.

— Теперь его можно около дома оставлять, когда погода хорошая. Потом огород будем с ним делать. В школе тоже пора на участок идти работать. Сашу можно с собой брать.

— Да, забыл тебе сказать. Нам участок переменили.

— Как переменили?

— Сидорович мне сказал, чтобы заявление занес в правление на участок. Так положено. Я зашел, отдал, а мне говорят: хорошо, выделим вам другой. Я говорю: там ведь есть участок. А председатель: этот участок мы уже отдали.

— Кому?

— Соседям.

— Ну, это они совсем бессовестно поступили, я бы на них никогда не подумала. Все по-хорошему, по-соседски — и вот. Не уступим. Это участок Кровкова. В нашей изгороди. Не отдадим.

— Я пытался говорить, но председатель сказал мне по-человечески просто: это мой работник, тем более — ветврач, кому я дам, как не ему. Оно так и есть, и что толку спорить.

— И огород им?

— Нет, огород нам остался, у них ведь под окнами.

— Так мы будем там огород, а они картошку рядом? Да как потом в глаза смотреть один другому? Какая бессовестная наглость! Я ей так и скажу.

— Нет, ты ничего не говори.

— Нет, я поговорю.

— Послушай, Оля, давай не будем поднимать скандал, все равно ничего не переменишь.

— Нет, я скажу.

— Не нужно. Сделаем вид, что не поняли. Участки ведь часто меняют.

— Это в поле меняют. Нашли дураков.

— Лучше пусть считают дураками, но не будем поднимать шум. И так в школе плохие отношения, еще и здесь… я уже устал.

Вошел завхоз.

— Добрый день.

— Здравствуйте, Сидорович.

— Так что с участком? Это правда, что отдали ветврачу?

— Да.

— И вы согласились?

— А что я сделаю? Они же все свои.

— Этот участок четыре года за квартирой, вы не соглашайтесь. Идите скажите, что жаловаться будете, они испугаются. Так никто не делает никогда. А уступите — совсем на шею сядут.

— Нет, ну их к черту. Посеем в поле. Никуда я не пойду.

— Ай, у вас забирают из рук ваше, а вы так это…

Завхоз махнул рукой и пошел из дома.

— Сидорович, Сидорович!

Сергей Андреевич догнал уже на крыльце.

— Подождите.

— Что?

— Подождите.

— Ну, что?

— Послушайте, Сидорович, пойдемте поговорим.

Сергей Андреевич взял Сидоровича под локоть и повел в дом. Там они сели на стулья друг против друга.

— Ну, что?

— А ничего. Устал я, Сидорович, за этот год. В школе нелады, здесь вот тоже. Нет, Сидорович, сил. Ну его к черту, участок. Посеем в поле — спокойнее.

— Ну, это можно и так. Допек все-таки директор?

— Оно не то чтобы допек, но нет сил.

— А помните, как я вам сразу говорил, что он за человек?

— Ну, мне тогда показалось — деловой такой.

— Деловой в свою пользу. Своим он всем деловой, родственникам. Понятно?

— А кто его родственники?

— Да ну что вы! В школе — половина. Да все технички. Как норму им удвоили в новой школе — они заявления, он уволил. Поехал к заведующему, норму прежнюю оставили — он своих и набрал. Федюку историю дал, ставку голенькую. Он и пошел на сорок процентов, лучше год пятьдесят рублей получать, зато пенсия потом сто двадцать. А на его место — племянницу.

— Загорода его племянница?

— А вы не знали? Без образования, заведующей клубом работала, семьдесят рубликов. А теперь — учительница. Полторы сотни каждый месяц. Главная деловитость — это уметь сделать где надо ставку, где полставки, где полторы. А он на это мастер. Завучем был — уже тогда всех своих пособирал, шагу ступить нельзя. Хорошо, что хоть вы приехали, можно зайти, душу отвести. А то и поговорить не с кем.

— Ну не все же учителя его родственники.

— Не все. Но кому дело до завхоза! Завхоз для них не человек, а так… Но это все разговоры. Сеять когда думаете?

— Ну, когда коня дадут. Он же меня последним в список поставил, в конце мая где-то.

— Ерунда этот список. Коню я хозяин. Самые первые и посеете. Понятно?

— А когда можно сеять?