Анатолий Полянский - Село милосердия

— Поставлена? — еще более удивился Поповьянц. — А я-то полагал, что мы сами, так сказать, по велению сердца…

— Конечно, сами, — сердито перебил Гришмановский. — Но не думаешь же ты, что если на нашу землю пришел враг, то Советская власть перестала существовать?

Рафаэль резко повернулся. Какая муха укусила начальника госпиталя? Неужели что-то случилось и моряк знает больше, чем говорит?

— Я так не думаю, Афанасий Васильевич, — ответил Поповьянц. — Но в той неразберихе…

— Ошибаешься, Рафаэль, — уже спокойно сказал Гришмановский. — Все остается по-прежнему, хотя, конечно, в несколько измененном виде.

— Послушайте, Афанасий Васильевич, может, не стоит темнить? Разве я не вправе рассчитывать на большее доверие? Или не заслужил?

— Не надо, — тихо попросил Гришмановский. — О доверии между нами вопрос давно решен. Но иногда надо быть любопытным… в меру. Чем меньше знаешь, тем лучше. Сегодня я получил первый урок по законам конспирации… Знай одно: дано задание сделать все, чтобы максимальное количество раненых вернуть в строй. И в этом нам обещали помощь!

Рафаэль, еще не успокоившись, собрался возразить. Всегда все же лучше знать цель и средства ее достижения. Это способствует психологической устойчивости, вооружает!.. Однако сказать он ничего не успел. На крыльцо выскочила Софья Батюк, сменившая на дежурстве Ольгу.

— Доктор, доктор, где же вы? Беда! — закричала она.

— Тихо. Когда я вас научу не устраивать паники! — с досадой сказал Поповьянц и тяжело поднялся.

Гришмановский тоже встал.

— Иди, Рафаэль, — сказал мягко. — Если нужна операция, я буду ассистировать.

Раненые в школе лежали впритык друг к другу. Лишь узкие проходы разделяли каждые два ряда. Они оставлялись для того, чтобы врач при обходе мог подойти к любому. Дежурной сестре отвели в каждом классе крохотный закуток, где еле-еле умещались табурет да тумбочка с бинтами и лекарствами. Если присядешь ночью на несколько минут, — ноги вытянуть невозможно. А они гудят, проклятые, отнимаются… С утра до вечера так набегаешься, что хочется, когда все затихает, хоть на мгновение расслабиться. А как, если ты вся скрюченная?

Однажды Ульяна Хобта пожаловалась Гришмановскому. Высокая, размашистая, привыкшая к простору сельской хаты, она особенно остро страдала от тесноты и скученности.

— Может, вам кровать поставить? — сказал Афанасий Васильевич ядовито. Он был и без того замотан вконец, а тут, как ему показалось, лезли со всякими пустяками.

— Не треба мне ни кровати, ни перины! — вспыхнула девушка. — Я не белоручка. Могу и в похоронную бригаду пойти…

Она соглашалась на самую черную и неблагодарную работу, от которой многие отказывались наотрез. Гришмановский пожалел, что поддался раздражению. Не следовало обижать ее. Да и других тоже. Девчата в госпитале были незаменимыми помощницами, безотказными в работе. Они рисковали больше, чем кто-либо. С кем, как не с медперсоналом, лечащим красноармейцев, фашисты, если что, расправятся в первую очередь!

— Не сердись, Ульяна. Видишь ведь, как мы экономим каждый сантиметр пространства, — примирительно сказал он. — Бойцов класть негде… А за предложение твое у меня даже слов благодарности не хватит!

Начальник госпиталя лично руководил уплотнением. Никогда не думал Гришмановский, что ему вообще доведется возглавить столь необычное лечебное учреждение, которое и классифицировать-то трудно. Ни соответствующего оборудования, ни хирургических инструментов, ни условий — ничего подобного нет и в помине. Так какой же это госпиталь?

Рассказать бы учившим его профессорам, что такое оказалось возможным… В Военно-медицинской академии, где Гришмановский учился долгих пять лет, вплоть до 1931 года, программа была определена раз и навсегда. Как лечить, какими методами и препаратами — все было разложено по полочкам, и не дай Бог нарушить каноны. Никому в голову не могло прийти предложить в лечебной практике что-нибудь свое…

За время службы после окончания академии Гришмановский работал во многих местах: в знаменитом Владивостокском морском госпитале, в севастопольском, в минском окружном. Был начальником Моршанского санатория ВМФ, что расположен в Дрогобычской области на Украине. И всегда врач Гришмановский строго, жестко, принципиально выполнял медицинские правила. А сейчас…

Невеселые думы Афанасия Васильевича прервал вошедший в палату огромного роста мужик. Электричества в Кучакове вообще никогда не было, и помещение скудно освещалось керосиновой лампой.

— Никак ты, Иван? — спросил Гришмановский, взглянув на широченные борцовские плечи и мощный торс.

— Я самый, Афанасий Васильевич, Иван Фесенко. Признали?

— Тебя трудно с кем-нибудь спутать, — подтвердил Гришмановский. — Как заживает рука?

— Не беспокойтесь обо мне, Афанасий Васильевич. Я двужильный. Оклемался…

После их давней встречи у Днепра Гришмановский неожиданно столкнулся с Фесенко в Кучакове. Боец попал сюда, как и сотни других. Своих в Борисполе Фесенко не нашел. Был определен комендантом в сводный батальон, который бросили в бой под Артемовной. Солдат был ранен и серьезно контужен. Попав в Кучаково, он довольно быстро оправился от контузии и взялся помогать младшему лейтенанту Крутских в уходе за ранеными, но лучше всего проявил себя в качестве снабженца.

— Рад за тебя, Иван. По делу пришел? — спросил у бойца Гришмановский.

— Так точно. Врач меня послал.

— Крутских, что ли?

— Он самый. Вы не думайте, младший лейтенант врачует по всем правилам, с большой пользой для людей…

Гришмановский уже знал о «высокой» медицинской квалификации Крутских, но солдаты, размещенные в детском саду, в него верили, а заменить было все равно некем.

— За чем же тебя твой начальник послал? — спросил Гришмановский как можно строже.

— Бинты кончаются. Не позычите?

— У нас, к сожалению, тоже не густо, но поделимся. Загляни в кладовую, там Варя Соляник командует. Скажи, что я велел дать вам немного перевязочного материала. Да передай своему доктору, чтоб экономней его расходовал. Взять-то неоткуда.

Боец ушел, оставив в душе Гришмановского теплое чувство. Не будь у него таких безотказных людей, трудно было бы поддерживать в госпитале даже элементарный порядок. И что бы там ни писали в медицинских учебниках, какие бы ни предписывали бывшие его профессора в академии нормы поведения, у них создан и функционирует самый настоящий военно-полевой госпиталь, где раненые в тылу фашистских войск получают необходимую помощь.

Гришмановский, а за ним дежурившая ночью Софья Батюк и совсем еще девчонка Софья Лукаш медленно пошли между рядами лежащих на полу раненых. Помещений катастрофически не хватало: во всех трех зданиях школы набиралось едва с десяток комнат, в которых лежали теперь самые тяжелые.