Иосиф Герасимов - Конные и пешие

Так он впервые попал на завод и впервые увидел, чем занимается его отец. Алексей шагал с ним рядом по пролетам цехов, останавливался у стана, где обжимался валками раскаленный слиток, а затем летел — от одной клети к другой, превращаясь в плоскую полосу, полет горячего металла, разлетающиеся искры завораживали. Сначала Алексей чуть не сжался в комок, чувствуя себя ничтожным среди этого грохота и яростного движения механизмов, но увидел, как спокоен и деловит отец, как легко он разговаривает с вальцовщиком и инженерами, а те чутко прислушиваются к каждому его слову, и, увидев это, ощутил в отце надежную защиту.

Его отправили домой в директорской машине: Борису Ивановичу Ханову нужно было прибыть на какое-то совещание в столицу, и он взял с собой Алексея.

— Ну что, парень, приедешь к нам летом? — спросил Ханов.

— Зачем?

— Ну, ясно, не отдыхать. Поставим тебя у печи, помахаешь у огня лопатой, узнаешь, как хлеб индустрии достается.

Алексею почудилась насмешка в директорских словах, эдакое пренебрежение к столичному мальчику, а Алексей был заносчив, не терпел насмешек, ответил сердито:

— Приеду и помахаю. Эка невидаль!

Ханов расхохотался, это еще больше разозлило Алексея.

На летние каникулы он приехал к отцу, пошел подручным сталевара на завод.

С тех пор минуло пятнадцать лет, была школа, была армия, институт, работа на заводе.

Нет, отец его не щадил, он еще, когда Алексей был студентом, заставлял, чтобы тот у него в прокатных цехах изучал все работы, всерьез занялся технологией. Потом Алексей не раз думал: а может быть, отец все знал наперед, что станет руководить объединением, насчитывающим двадцать заводов, и ему придется решать почти неразрешимые задачки, а в этом нелегком деле ему понадобится Алексей, но не такой, каким он был после окончания института, желторотым специалистом, а инженером, глубинно знающим технологию прокатки, так глубинно, как не знает ее опытный вальцовщик и ученый, пишущий пухлые труды. Отец заставлял Алексея мотаться по многим заводам, лезть во все мелочи, читать заграничные проспекты и журналы, писать подробные отчеты; он, как тренер, готовящий своего воспитанника в чемпионы, натаскивал его до изнеможения, буквально не давал дыхнуть, гонял до седьмого пота, и Алексею нравился этот дьявольский азарт. На работе мало кто знал, что Алексей Скворцов — сын начальника объединения Петра Сергеевича Валдайского, а те, кто знал, не придавали этому особого значения, потому что видели в Алексее крепкого работника, каких еще поискать.

И Алексей тоже знал себе цену, понимал, что кое-что он уже может. Как-то по просьбе отца он поехал к Борису Ивановичу Ханову. Там на заводе пустили новый стан с полубесконечным способом прокатки, по тем временам — новшество, и отец потребовал от Алексея, чтобы он дал об этом стане заключение. Алексею стан не показался, работал он с остановкой во время сварки полос, о нем писали, что стан повышает производительность и снижает количество некондиционного металла, но Алексей подсчитал: показатели эти вовсе не окупают затрат на строительство таких агрегатов, и надо искать пути к бесконечному процессу. Он написал об этом развернутую записку, показал отцу, тот похвалил, сказал: все точно и очень важно, определяет перспективу, а Ханов, узнав об этой записке, приехал в Москву, пригласил Алексея на квартиру сына. Ханову уже тогда было за пятьдесят, но выглядел он подтянутым, ступал мягко и легко, одет был в хороший серый костюм, ладно облегающий крепкую фигуру, голова лысая, но над ушами курчавились темные с проседью волосы; он весело щурился, разглядывая Алексея.

— А недооценил я тебя, Скворцов, думал: отцов сыночек. А ты вон как проектировщиков и нас — по загривку.

— Что, не согласны? — спросил Алексей.

Ханов рассмеялся:

— В том-то вся и штука, что согласен! Очень даже согласен! — и хлопнул Алексея по плечу.

Ханов уселся в кресло и стал говорить: попади ему такая толковая записка до того, как решили этот стан строить, он бы круговую оборону занял, не допустил бы, а то ведь, когда решали, и Валдайского в главке не было; работавший до него начальник в рот смотрел ученым, что те скажут, то и закон, все на веру принимал, вот они все вместе — главк, наука и проектировщики — на него насели, он поддался, а сейчас бы… Ну что же, правильно он, Скворцов, им врезал, правильно и смело, и Ханов его за это уважает. И тут же предложил:

— Переезжай, парень, ко мне. Сам видел, какой поселок поставили. Дома отличные, Дворец культуры — такой и в столице поискать. Женщины у нас красивые. Небось успел заметить. Должность главного прокатчика у меня свободна. Будут деньги — не твои сто восемьдесят, будет квартира, оженим. А главное, при твоей молодости — все впереди. Ты у нас такого опыта наберешься! Ведь станешь самым молодым главным специалистом во всей отрасли. А?

Он так это вкусно говорил, так радостно, что Алексей невольно загордился, подумал: а может, и в самом деле рвануть? Ведь работа какая и возможности, да и Ханов прав: не все же время за отцовские штаны держаться.

Ханов, видимо, уловил его настрой, сделался серьезным, придвинулся поближе.

— Ты разве не чувствуешь, парень, как воздух гудит? Свежие идеи у тебя есть и еще будут, потому что они не в тесноте, какая тут у вас, рождаются, а на просторе. Ты сам прикинь: все крупные наши металлурги с завода начинали. Мысли плюс опыт — вот тебе и свое миропонимание. Свое! Тогда ты великий, тогда ты человек. Ну! Хватай удачу за хвост, пока сама в руки летит. Я ведь не каждому предложу.

— Я с отцом переговорить должен, — с достоинством ответил Алексей.

— Ну вот, а я-то думал, ты сам за себя решать можешь.

Отец сказал тогда: думай сам, но, я полагаю, ты еще для такой должности не готов, да и мне для других дел нужен. Это все и решило, Алексей не поехал, и бывали минуты, когда сожалел об этом…

Эта вроде бы незначительная история имела свои неожиданные последствия. Алексею позвонили от Суржикова, попросили его прибыть к директору института. В то время Алексей никакого отношения к институту не имел, он удивился, что такой крупный ученый желает его увидеть. И как назло в Москве не было отца, тот умчался на Урал, там были неотложные дела по пуску нового цеха.

Суржиков встретил его весело, пошел от массивного стола навстречу, протягивая к нему сразу обе руки, и Алексей заметил, какие они пухлые, да и сам Николай Евгеньевич был пухлым, толстощеким, из-под лохматых бровей остро смотрели темные глаза, в них ничего нельзя было прочесть.

— Ну, рад, рад видеть сына Петра Сергеевича! — Голос, у директора был приятный, густой, казалось, он заполнял собой все пространство кабинета.

Суржиков лукаво прищурился, оглядел с ног до головы Алексея: