Иосиф Герасимов - Конные и пешие

А потом этот отцовский корпусспециалистов приобрел внезапно такую славу, что на заводах решили: ребята, входящие в каждую из групп, чуть ли не боги, ну, если не боги, так факиры; на местах словно сговорились — вместо того, чтобы самим трубить на полную катушку, самим думать, как обкатать и пустить стан, — им же дается год на освоение! — стали надеяться: Валдайский направит людей, и они выручат, Петру Сергеевичу больше всех надо, он все сделает, и стан начнет давать прокат вовремя; так вот и развелись захребетники. Ребята из группы Скворцова забыли, как их дом родной выглядит, хуже моряков мотаются, живут вдалеке от Москвы по нескольку месяцев, работают сверх всяких норм, днем и ночью, а потом заводские вопят на весь белый свет: они сами с усами, они герои, им почет, а о скворцовских ребятах — ни слова, приехали, сделали — и отваливай, получив свое, они же чужие, они же из корпуса Валдайского, который и живет-то сбоку припека, при научном институте, другого места для них отец не нашел, да и этого-то с огромным трудом добился, пробил через коллегию решение об эксперименте…

Дней за десять до пуска стана в Засолье приехал отец, приехал в скверные дни, когда ребята порядком измотались и произошла паршивая история с Сытиным. Этот длинноволосый парень с круглой головой, плотно посаженной чуть ли не сразу на плечи, — во всяком случае, так казалось из-за его короткой шеи, — был редким специалистом по вычислительным машинам, он и кандидатскую защищал по управлению станом. Его с трудом вытащили из института, где он сидел на ставке старшего научного, но ему так нравилось все пробовать самому, вносить в машины свои изменения, что он быстро забыл размеренные институтские будни и не представлял себе иной жизни, кроме вот этой, скитальческой. Так вот, этого Сытина выволокли вечером из заводского клуба и посадили на пятнадцать суток. Алексей позвонил директору рано утром домой, сказал: Сытин в милиции, а без него работы могут остановиться; они вместе приехали в городское отделение.

Их встретил бледнолицый майор, веселый, усатенький, сапоги у него скрипели, и сам он чем-то поскрипывал.

— А дак чего, понимаешь, делать? А? Ну безобразил… Дружинники приволокли. Говорят: вот, мол, москвич, а позволяет. Как быть-то? А? — и весело поглядывал на директора.

Алексей знал: Сытин не пьет, более того, он человек в этом смысле странный, у него на спиртное аллергия, стоит ему сделать глоток, как по лицу пойдут красные пятна. Да и задирой он никогда не был, сквозь его толстые очки щурились наивные глаза; вроде бы он был некрасив, неуклюж, но женщины к нему липли; для Алексея было загадкой, что они находили в нем особенного, может быть, вот эту ласковость взгляда или застенчивость, да кто их знает.

— У него лицо красное? — спросил он усатенького майора.

— Ась? — весело переспросил майор. — Ну, по скуле ему, конечно, дали. Дак сопротивлялся. Как же? Дружинники, они тоже народ бойкий. А как?

Директор стал упрашивать: пусть Сытина немедленно отпустят, он ручается за него, нельзя дело большой государственной важности останавливать.

— А правопорядок, а? — поднял палец майор. — Я отпущу, мне шею намылят. Хулиганам поблажка. Как?..

Но торговался недолго, Сытина отпустили, Алексей повез его в гостиницу, чтобы тот переоделся, помылся и пошел в цех: скула у него в самом деле распухла. Всю дорогу Сытин молчал, а когда вышел из ванной, сел, завернувшись в простыню, на кровать, издал тихий и печальный звук.

— Ты что? — удивился Алексей, увидев, как из-под толстых очков медленно сползла по щеке Сытина слеза.

Вот уж этого никак нельзя было ожидать от такого серьезного парня.

— Они… изгалялись. За что?.. Я сидел, смотрел, как танцуют… Думал… Мне на людях лучше думается. А они затащили. Там барабан, трубы… какая-то комната… За что они меня, Алеша, а?

— Да кто они-то?

— Широков и еще… Но он же инженер. Он же тоже по автоматике… Били. Говорят: суки, за наш счет жиреете. Вам тысячи, а нам по сто шестьдесят… А потом уволокли в милицию. Держите, говорят, пьяного. Они же местные: им поверили… Я уеду, Алеша. Ты извини, я не могу, когда мне в лицо плюют… И ты же знаешь, я не из-за денег…

Он еще продолжал говорить, икал, поскуливал, Алексею нестерпимо было его жаль: такой парень, добрый, первоклассный работник, прекрасно знает английский, немецкий… Что они там в этой клубной комнате с ним делали? Он и прежде, в других местах, не только в Засолье, видел, как возникала к нему и к его ребятам завистливая ненависть тех, кто работал в цехе и до приезда группы ничего не сумел сделать. Правда, таких завистников было немного, но были; серьезные инженеры, те старались ладить со скворцовскими ребятами, приглядывались к тому, как они работали, старались понять то, что им прежде виделось недоступным. А вот такие, как Широков… Лощеный, с бородкой, в кожаном пальто, глаза колкие, он иногда подходил к ним, молча наблюдал, попыхивая сигаретой, но казался спокойным. Вот поди же ты, в нем что-то копилось, копилось и так вот выплеснулось. Зачем это нужно было Широкову? Напугать Сытина? Допустим, он этого добился. Но без Сытина они не осилят дискретную технику. Его некем заменить. Что делать? Пойти набить морду этому Широкову — возни много, толку чуть, а шум дойдет до Москвы. Жаловаться на него? Ну, влепит ему директор выговор или даже найдет повод и выгонит, но у него же тут дружки-товарищи, проходу ребятам не будет… И внезапно пришло решение. Сытин говорил: Широков — инженер по автоматике, знает вычислительные машины. Пусть Сытин отдохнет, покантуется дня два-три, побудет у себя в номере, почитает, а Алексей потребует от директора, чтобы тот направил в группу этого самого Широкова, пусть-ка он поуродуется вместо Сытина. Посмотрим: вытянет?

Он оставил Сытина в номере, приказал ему выспаться, отлежаться, а через три часа к стану в сопровождении главного инженера подошел Широков. Алексей и словом не обмолвился о Сытине, дал Широкову чертежи, сказал, что нужно сделать, объяснил: если закончит работу за три дня, не такую уж и большую работу, то получит хорошие премиальные, группа выделит из своих, Ничто не дрогнуло в лице Широкова, он слушал, пощипывая длинными пальцами бородку, сказал:

— Ну что ж, приказ есть приказ…

Четырнадцать часов они не выходили из цеха, потом поехали в гостиницу отдохнуть, принять душ, а через шесть часов снова были в цехе. Теперь уже с Широковым трудилась целая артель — кроме него, еще четверо… Дело вроде было простое, УВМ работала в роли советчика, подавала на пульт данные об оптимальных режимах обжатия полос, но Сытин нашел, что три машины, обслуживающие стан, неточно отлажены, работают не синхронно, а отсюда множество всяких бед… Алексей плохо в этом разбирался, но знал — Сытин наткнулся на загадку, но, как ее разгадать, знал только Сытин, он сам придумал, как найти надежный выход, но не довел дело до конца. Надо отдать должное и ребятам Широкова: работали они уверенно, выдюжили еще двенадцать часов, не раз гоняли стан на холостом ходу. На третьи сутки черный от работы и недосыпания Широков подошел к Алексею, пощипал длинными пальцами бородку, усмешливо сказал: