Иосиф Герасимов - Конные и пешие

Бывало, Виталий исчезал из дому, сообщал по телефону, что едет к друзьям на дачу, она относилась к этому спокойно, потому что и ей иногда надо было провести время с матерью или подругами.

Когда родился Славик, то мать Виталия так его полюбила, что взяла все заботы о внуке на себя: жила с ним на даче, кормила, поила. Эта обрюзгшая женщина, любившая вкусно поесть, поболтать о тряпках и нарядах, которым придавала большое значение, жившая научными сплетнями, внезапно преобразилась в заботливую бабушку, и Анина мать ревновала к ней внука, говорила: «Смотри, она тебе совсем избалует сына». В общем-то и на самом деле у них была нормальная семья, все в ней было определенно и устойчиво, были и надежды, или, как любил говорить Виталий, «перспективы»; его родители продолжали им оказывать помощь, но они уже сами многого добились, положение их было достаточно прочным, так что вполне могли бы существовать самостоятельно, рассчитывая только на самих себя. И вдруг все это кончилось.

Ни друзья Виталия, ни ее подруги да и вообще все те, кто их близко знал, не могли понять, почему она так решительно все порвала, когда узнала, что Виталий похаживает к девочке-лаборантке. Аня и сама долго этого не понимала, потому что никакой ревности не испытывала, только брезгливость и внезапно возникшее омерзение к Виталию. Он сначала просил прощения, потом стал угрожать, затем начал упрашивать: ломать из-за этого семью глупо. Мать Ани не вмешивалась в их ссору, она отдала ей комнату в своей квартирке, всячески помогала со Славиком, во всем остальном же, считала мать, должна решать сама Аня. А ее словно сковало: чувствовала, что не может вернуться к Виталию, и чем дольше жила в родительском доме, тем сильнее крепла в ней эта уверенность, но понять истинную причину своего нежелания возвращаться к Виталию она еще не могла. Какая-то ясность забрезжила, когда она встретилась с Клавдией Никифоровной, которая как-то явилась нежданно-негаданно к ним в дом. Мать ушла в гости — то ли Клавдия Никифоровна узнала об этом, то ли ей подсказала интуиция, что Аня сейчас дома только со Славиком; Виталий часто говорил: у матери потрясающая интуиция.

Она вошла, веселая, приветливая, поцеловала Аню в щеку, обдав запахом французских духов. «Коти», — определила Аня и усмехнулась, вспомнив, как Клавдия Никифоровна однажды заметила: «„Коти“ не только приятны, они еще и возбуждают». Она сунула Славику игрушки, словно только вчера с ним рассталась, бесцеремонно взяла его на руки, прижала к себе:

— Здравствуй, мой котенок. Соскучился по бабушке?

И Славик к ней прижался, сунул ей палец в рот, а потом поцеловал в ухо. Клавдия Никифоровна радостно рассмеялась:

— Ну, молодец, что не забыл меня! — И тут же повернулась к Ане, спросила: — Чаем напоишь?

— Чаем напою.

У нее всегда были хорошие отношения со свекровью: поначалу, правда, Клавдия Никифоровна принялась ее поучать, Аня резко оборвала свекровь, сказала: если ей будут читать нравоучения, она просто уйдет из дома Суржиковых; Клавдия Никифоровна посмотрела на нее с уважением, она ценила самостоятельных женщин, считала, что все вообще должно быть в их руках. Свекровь давно не работала, но знала все дела мужа, любила ему советовать, как поступить в тех или иных случаях. После первой их стычки она сказала Ане:

— Мы будем дружить. Мой Виталий — типичный мустанг, совсем не объезженный. Я верю, ты его приберешь к рукам. Будем считать, ему повезло.

…Они сидели на кухне, пили чай. Клавдия Никифоровна отхлебывала из чашки мелкими глотками, поднимая другой рукой блюдечко, держа его под чашкой, словно боялась, что капнет на клеенку, но это движение у нее было легким и естественным, в ней совсем не чувствовалось скованности. Для начала она пожаловалась, что слишком долго зажилась на даче, уже поздняя осень, а она торчит там, правда, дача отапливается, да и ей захотелось заготовить грибов на зиму, сама она не собирает, но ей приносят, и это очень удобно. Николай Евгеньевич часто приезжает, ведь совсем близко от их дачи строится филиал института, строители заложили нулевой цикл, а потом начали тянуть волынку; тогда Николай Евгеньевич предложил им в первую очередь поставить коттеджи, и потом уж начать главный корпус, это по каким-то их строительным причинам оказалось выгодно, да и для института хорошо: на будущий год там будет рядом с филиалом база отдыха. Аня делала вид, что слушает внимательно, а на самом деле все ждала, когда Клавдия Никифоровна скажет, зачем пришла, но та не торопилась; допив чай, улыбнулась, словно от чаепития получила несказанное удовольствие, и весело вздохнула.

— Наверное, ждешь, что я буду тебя уговаривать вернуться, говорить, что никто сейчас из серьезных женщин не придает значения верности мужа? Но я-то тебя прекрасно знаю и даже восхищаюсь, что ты на все это отважилась. Потерять такого перспективного нахала, как мой сынок, — на это бы не каждая решилась. Мир какой-то бешеный. Все хватаются за шмотье, за машины, за дачи, будто это и впрямь самое главное в жизни. А я вот люблю таких, как ты, которые могут всерьез постоять за себя.

Она сжала пухлые пальцы, фиолетовый камень блеснул на кольце, и свекровь пристукнула кулаком по столу, чашка звенькнула.

Но Аня все ждала — ведь не за этим же сюда приехала мать Виталия, она могла все это высказать и по телефону. Глаза Клавдии Никифоровны сузились, от них побежали к вискам тонкие морщинки, сделав выражение ее лица чуть лукавым, — видимо, она поняла, что Аню не тронули ее слова, и та все еще держится настороже.

— Я тебя понимаю, Аннушка, — сказала Клавдия Никифоровна. — Мой сын дурак, что начал тебе угрожать. С такой, как ты, подобные номера не проходят. Теперь тебе хочешь не хочешь, а надо доказывать, что легко обойдешься без него. Такая уж у тебя суть — идти напролом.

Вот при этих словах в Анне что-то дрогнуло, она подумала, что эта пухлая женщина, изображающая сейчас из себя саму доброту и якобы полностью расположенная к ней, в чем-то главном права: может быть, и в самом деле, если бы Виталий не стал ей угрожать, что у нее будут неприятности в институте, в ней бы не вызрел такой бунт, такое яростное сопротивление. Анна теперь знала, какова ей цена как работнику, была уверена, что свое место в лаборатории занимает по праву, и никаких конфликтов не боялась. Семья семьей, но главным в ее жизни оставалась работа, такая уж у нее судьба, и потому она могла многим пожертвовать во имя дела, ничто не приносило ей такую радость, такое высокое удовольствие, как достигнутые результаты, которых не мог добиться никто другой.

Клавдия Никифоровна накрыла пухлой ладонью ее руку и сказала:

— Мы ведь по-прежнему друзья, Аннушка? Отпусти со мной Славика ну хотя бы на недельку.