Анатолий Петухов - Люди суземья

— Это что же, он и повезет нас? — Василий Кирикович с недоверием оглядывал подростка, которому было лет одиннадцать-двенадцать. — А если по дороге что случится?

— Все будет ладно! — бригадир махнул рукой и направился к стогометателю.

Спустя полчаса подвода стояла у почты. Белая лошадь — старая мослатая кобыла Малька — была запряжена во что-то несуразное: две длинные жерди, они же и оглобли и полозья, с набитыми поперек досками.

Как что-то очень далекое, виденное в пору детства, вспомнилось Василию Кириковичу, что на таких волокушах возили в Ким-ярь во время бездорожья соль, спички, другие необходимые товары и почту.

— Ты хочешь везти нас на этой... штуке? — спросил он у Вани.

— Не вас, а вот это! — и показал на гору багажа.

— А мы на чем поедем?

— Ни на чем. Пешком пойдете.

— Во! Это правильно, — засмеялся Герман. — Полезно для здоровья и для связи с жизнью. А то привык на черной «Волге» катать...

— Хватит зубоскалить!.. — оборвал сына Василий Кирикович.

Ваня размотал длинную веревку, что лежала на волокушах, расстелил на досках широченный брезент и начал деловито грузить вещи. Неторопливый, в сером латаном пиджачке, в больших резиновых сапогах и с полевой сумкой на боку, он представлялся Герману, с интересом наблюдавшему за этими приготовлениями, маленьким мужичком. И руки у Вани были совсем взрослые, темные от загара, с широкими мозолистыми ладонями.

— Не знаю, как ты все погрузишь на эти жерди... Неужели настоящей телеги нет? — ворчал Василий Кирикович, прохаживаясь вокруг повозки.

— Телеги-то есть... — Ваня ворочал громоздкий рюкзак, который никак не вмещался на волокуши между чемоданами.

— Так в чем же дело?

— Вы, дяденька, будто с луны свалились.

Герман расхохотался.

— А ты скажи толком! — начал кипятиться Василий Кирикович.

— Да чего говорить-то! Вот поедем, и сами увидите, какая туда дорога.

Василий Кирикович вздохнул. Он же великолепно помнил эту дорогу, потому что много раз хаживал по ней еще до войны, когда учился в педучилище. Но сейчас подавленно молчал: если уж телефонной связи нет между Саргой и Ким-ярь, вполне возможно, что и дороги не стало...

Уложив багаж, Ваня завернул углы брезента наверх и долго и старательно увязывал поклажу веревкой.

— Ну, все! — объявил он. — Вот квитанция. За лошадь десять рублей.

Василий Кирикович рассчитался. Ваня сбегал на почту, вынес сверток в целлофановом мешочке, сунул его между вещами, проверил, хорошо ли держится прилаженный сверху топор, и взялся за вожжи. Но тут увидел, что Василий Кирикович и Герман в полуботинках.

— У вас разве сапог нету? — спросил недоуменно.

— Сапоги? Есть. В рюкзаке. А что?

— А ничего!.. — и Ваня стал развязывать веревку...

Тридцать шесть километров пешком!.. Такого в жизни Германа еще не бывало. Распахнув полы пиджака и засунув руки в карманы брюк, он бодро шагал за повозкой.

Укатанная машинами дорога тянулась краем полей к синему лесу. Идти было легко: ни пыли, ни грязи; под сапогами поскрипывал песок. Пахло травами, а от поспевающей ржи наносило влажным теплом. Когда поля остались позади, начались пожни с высокими, поразительно схожими меж собой стогами сена — каждый стог как гигантское яйцо, поставленное тупым концом. Все они однотонно поблекли под солнцем, а на пожнях сочно зеленела отава.

Но вот и пожни кончились. Опять, как перед Саргой, дорога нырнула в мелколесье.

А полуденное солнце пекло, становилось жарко ногам. Герман уже хотел было выразить свое неудовольствие и недоумение — зачем, собственно, переобувались? — как вдруг перед стеной высокого леса эта сухая плотная дорога вильнула вправо, а лошадь пошла прямо то ли просекой, то ли тропой.

— Ты правильно поехал? — крикнул сзади Василий Кирикович.

— Правильно!.. — не оборачиваясь, ответил Ваня. — Та дорога на Первомайский, в лесопункт.

Василий Кирикович только плечами пожал: раньше В этих краях не было никаких лесопунктов...

В лесу пахло хвоей, древесной прелью, папоротниками. Герман, задрав голову, таращил глаза на островерхие ели, в сравнении с которыми новогодняя елка на городской площади выглядела бы просто карликом. Это уже была настоящая тайга, какую он до сих пор не видал. С еловых лап свисали мохнатые лишайники. Он трогал их руками — мягкие, нюхал — ничем не пахнут, вернее, пахнут лесом, и качал головой: деревья-то, оказывается, как и люди, разные! Есть блондины — у них бороды светло-зеленые, но есть и брюнеты — у тех бороды дымчатые, почти черные. А какие осины в этом лесу!.. Он не утерпел и привернул к особенно могучему дереву с темной щербатой корой. Раскинул руки — полных два обхвата!..

А Василий Кирикович брел по проселку и верил и не верил, что это та самая дорога, по которой ходко ездили колхозники и сельповские заготовители на больших двухосных телегах. Помнилось, что по обочинам тянулись глубокие чистые канавы. Но от тех канав остались лишь следы: две параллельные борозды, густо поросшие молодыми деревцами. Как доказательство того, что это не охотничья тропа, не просека, а именно дорога (в прошлом почтовый тракт), кое-где попадались на глаза покосившиеся столбы телефонной линии. И было непривычно видеть на этих столбах ряды белых изоляторов с обрывками ржавых проводов.

— Гера, прошу тебя, не сворачивай с дороги! — крикнул Василий Кирикович, заметив, что сын то и дело уходит то вправо, то влево от проселка.

— Я ищу какую-нибудь птицу, — отозвался Герман. — Тайга есть, а почему птиц не видно?

— Ты лучше гляди, — посоветовал Ваня. — Да одеждой-то не шабаркай по сучьям.

Герман пошел осторожнее. Он крутил головой, пристально всматривался в переплетения сучьев, в вершины деревьев — и никого не видел. Но стоило остановиться, как голоса птиц явственно доносились со всех сторон.

— Иди сюда! — позвал Ваня. — Ястреба покажу.

Герман бросился на голос, но споткнулся и упал; по лесу пошел треск.

— Чего, как медведь, ломишь?.. Гляди, вон там, на елке, видишь? — Ваня показал рукой в прогал меж деревьев.

Герман вставал на цыпочки, тянул шею, наклонялся — никого!

— Да воно-то, на суку-то! Неужто не видишь?.. Ниже смотри, ниже!

И Герман увидел. Шагах в двадцати, не далее, на еловой лапе сидела крупная желто-серая птица. Хорошо был виден ее крючковатый темный клюв и желтый немигающий глаз.

— Ух ты какой!.. — выдохнул Герман. — Чем бы в него кинуть?

— А зачем кидать? — скосил глаза Ваня. — Пускай сидит, ведь не мешает, — и побежал за лошадью.

Герман нашел в траве полусгнивший сук, отломил от него конец и только замахнулся, птица неслышно скользнула с ветки и скрылась в чаще.

Дорога пошла под уклон. Лес стал ниже и реже. Под ногами зачавкало: грязь — не грязь, а какая-то болотина, и чем дальше, тем глубже увязали ноги в сыром мягком грунте. Иногда под сапог попадало что-то твердое — деревья, что ли, там лежат? — нога соскальзывала, вязла, из-под нее вырывалась и брызгала вверх желтая жижа.