Иван Евсеенко - До конца жизни

— Как торговля, Калинович!

— Да так себе, — вздохнул Матвей, — по два рубля гоню.

Санька вначале хмыкнул, потом присвистнул и отодвинул Матвея от весов:

— Ну-ка, погоди.

Матвей послушно отошел, чувствуя, что ничего худого сейчас для него Санька не сделает. А тот уже колдовал, распоряжался возле весов. Высыпая лук в сумку низкорослого, не очень бойкого на вид мужика он весело и задорно объявил:

— Два пятьдесят лучок!

От неожиданности мужик поперхнулся на полуслове:

— Как же так?

— А так! — шуманул на него Санька. — Не хочешь — не бери!

Очередь кинулась защищать мужика, помогать ему, на все лады ругала Саньку и заодно, конечно, и Матвея.

— Совести у вас нет!

— Есть! — белозубо хохотнул в ответ Санька. — Луку нет!

Мужик неожиданно для всех оказался не таким уж и тихоней. Деньги за лук он заплатил, но отходить от прилавка никак не хотел и все пугал Саньку:

— Вот приведу сейчас милицию, тогда узнаешь.

— Веди, веди, — не моргнув глазом, ответил Санька. — Твоя как фамилия?

— Моя? — опешил мужик. — Селиванов. А что?

— А ничего. Работаешь где?

— В леспромхозе.

— Так это ты на прошлой неделе Ивану Трофимовичу двадцать кубов леса загнал?

— Какому Ивану Трофимовичу?

— А вот веди милицию, — наседал Санька, — тогда и разберемся.

Мужик пожал плечами, но больше связываться с Санькой не стал, незаметно, бочком нырнул куда-то в толпу.

— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! — по-лошадиному заржал ему вслед Санька и снова заколдовал возле весов.

Слушая всю эту перебранку, Матвей тоже немного опешил. Черт его разберет, Саньку, может, он, и правда, что знает про этого Селиванова. От Саньки всего можно ожидать.

Волновалась и шумела очередь, наверное, еще минут десять. Несколько человек выбрались из нее и исчезли возле других прилавков. Очередь смешалась, укоротилась, но к удивлению и радости Матвея, окончательно не разошлась.

— Вот так и держи, Калинович, — наконец уступил Санька ему место возле прилавка. — Видал, какой, милицией пугать! Я те попугаю!

Матвей, как бы винясь перед очередью, смущенно пожал плечами, мол, не его воля тут распоряжаться, и принялся торговать дальше. Пока отпускал первых трех или четырех покупателей, он успел подсчитать, что убытку теперь у него получается ни мало ни много, а на полсотню. Жалко, конечно, хоть криком кричи. Да что поделаешь?! Теперь, главное, чтоб Санька дома никому не проболтался. А то и от Евдокии достанется, и от мужиков проходу не будет…

К вечеру базар заметно поредел, успокоился. Покупатели к Матвею подходили все реже и реже, и он даже сумел малость посидеть на кем-то оставленном под прилавком ящике. Потом Матвей пересчитал не тронутые еще мешки, прикинул, сколько выручит завтра, если торговля пойдет так же, как и нынче — по два пятьдесят. Получилась хорошая, завидная цифра. Матвей совсем повеселел и с какой-то легкостью и облегчением подумал о пропавших пятидесяти рублях.

В половине седьмого вместе с цыганом опять объявился Санька. Был он заметно навеселе и еще издали принялся командовать:

— Кончай ночевать, Калинович! По домам пора!

— Пора так и пора, — согласился Матвей, но тут же и разволновался: — А как же с мешками?

— Не боись, Калинович, — успокоил его Санька. — Все будет путем.

Он подхватил под мышку весы, рассовал по карманам гири и потащил все это имущество в весовую.

— Вэселый парень, — похвалил его цыган.

— Моряк, — порадовался за Саньку и Матвей.

Они подождали, пока Санька вернется назад, потом сдали оставшиеся мешки в камеру хранения, которую Матвей, обследуя базар, непонятно каким образом проглядел, и налегке вышли на вечерний не слишком морозный воздух.

Жил цыган совсем неподалеку от базара в громадном каменном доме со всякими балкончиками и замысловатыми полукруглыми окнами. Лифтом они поднялись на четвертый этаж. Цыган длинным, похожим на гвоздь ключом открыл дверь и еще с порога крикнул куда-то в ярко освещенные комнатные дебри:

— Катя, у нас гости!

— Сколько? — отозвался оттуда женский веселый голос.

— Двое, — доложил цыган, помог Саньке и Матвею раздеться и провел их в небольшую комнатку рядом с кухней. — Живите, нэ горюйтэ! — широко распахнул он двери.

— Вот спасибо, вот спасибо! — стал благодарить его Матвей, оглядывая комнатенку.

Она сразу ему понравилась. На стенках слева и справа висели громадные ковры: на одном были изображены два всадника с ружьями за плечами, уводящие куда-то молодую красивую женщину, а на другом — небывалые цветы, деревья и целая стая птиц, не то аисты, не то цапли. Вдоль стенок стояли четыре деревянные кровати с низенькими полированными спинками. На двух, изрядно помятых, чувствовалось, уже кто-то живет. Зато две остальные были аккуратно по-гостиничному заправлены широкими верблюжьими одеялами.

— Ничего себе хоромы! — сразу растянулся на одной из свободных коек Санька.

— Какое там хоромы? — засмущался цыган. — Шатер.

На их голоса в комнатенку заглянула беленькая, совсем не цыганского виду женщина и полюбопытствовала:

— Может, перекусить что? А?

— Эт всегда пожалуйста, — воодушевился Санька, с особым вниманием поглядел на цыганскую жену, потом пощелкал замками своего чемоданчика и достал оттуда, должно быть, специально для этого случая заготовленные две бутылки «Экстры».

Цыган принял их как должное, без восхищения и благодарности, секунду-вторую повертел в руках и передал Кате:

— Распэчатай!

Матвей и Санька наскоро помыли в ванной комнате руки и, с непривычки высоко по-журавлиному поднимая ноги, прошли по ворсистой мягкой дорожке на кухню.

По первой выпили за знакомство. По второй — за удачу. Когда добрались до третьей, Матвей принялся допрашивать цыгана:

— Ты вот че, Коля, скажи, какая тебе выгода с конем?

— А ты видал где-нибудь цыгана без коня? — загордился Коля.

— Это, конечно, — согласился Матвей. — Но все-таки.

Цыган отпил из рюмки глоточек водки, расчистил перед собою стол и неожиданно для Матвея и Саньки стал выворачивать карманы:

— Это — ваша пяторка за лук. Это — тоже пяторка — за огурцы. Это — тройка — за кровать. Это — два рябля — за цэмэнт.

С пьяных глаз Матвею показалось, что карманов у цыгана великое множество, и из каждого он что-нибудь доставал: не пятерку, так трешку, не трешку, так рубль.

Цыган складывал все это ровной стопочкой на столе, а когда карманы наконец-то оказались пустыми, с победной гордостью посмотрел на Матвея:

— Пэрэсчитать?

— Да нет, не стоит, — засмущался Матвей, хотя в уме пересчитал все и без цыгана.

— Весело живешь, — похвалил Колю Санька и тут же начал расспрашивать его, уже, должно быть, что-то прикидывая для себя. — И ты, что же, всю жизнь так?