Матвей Осодоев - Зов

Ардана будто бы продолжают держать на руках — он выше всех, он видит далеко-далеко… И все знакомое вокруг. С севера от ветров защищает их пятигорбая гора Тарята, напоминающая своими очертаниями лежащую корову. Сейчас она в золотисто-розовых бликах от заходящего солнца. По небу плывут легкие, тоже подсвеченные розовым и желтым облака. Листва берез, окружающих их деревню, кажется темной. Это родная земля! Ей он принес победу! Он и Пегий… И потому Ардан сейчас как на крыльях.

Старик подозвал к себе Ардана с отцом… Ардану велено было держать коня за повод, отцу же следовало открыть туесок и до краев наполнить пиалу вином.

Старик Балта принял пиалу в руки, посмотрел на все четыре стороны света и, макая кончик безымянного пальца в тарасун, легонькими щелчками опрыснул коня. Теперь содержимое пиалы должен был выпить наездник-победитель, но, поскольку несовершеннолетним пить нельзя, пиала снова была отдана его отцу. Тот, с удовольствием исполнив эту почетную обязанность, опять наклонил туесок, наполнил посудину до краев, с поклоном вернул ее старику…

Ардан зачарованно смотрел во все глаза. Никогда прежде не видел он, как по старинному обычаю воздается хвала коню.

Балта между тем быстро-быстро бормотал что-то под нос, лишь отдельные слова да обрывки фраз можно было различить: «Несравнен конь по имени Пегий, звенеть счастью на его подковах», «Пусть всегда будет послушен ему табун, пусть молодые кобылицы охотно станут подпускать его к себе, и тогда у нас появятся новые кони, столь же сильные и несравненные». Выпив вино, старик подбросил пиалу высоко вверх. Кружась, она медленно падала на землю, и все следили: как упадет?

Опустилась пиала вниз дном. Люди оживленно зашумели, поздравляя друг друга: знак добрый!

Каждый взрослый — по кругу — пил из этой пиалы тарасун, пока снова она не вернулась к Балте. Старик, внимательно оглядев всех, подошел к Ардану, произнес:

— Равно поделившему со скакуном победу — слава мальчику! Пусть они вместе приумножают славу нашего колхоза на всех сур-харбанах! За это мой духаряан [4] Духаряан — тост. .

Люди кричали:

— Правильно!..

— Пусть так и будет!

— Ай да наш Ардан!..

Балта почтительно вложил пиалу в руки деревенского старейшины — такого глубокого старика, что он уже не мог двигаться без посторонней помощи, его согнуло дугой, как дерево ураганом. Однако глаза старца видели зорко, смотрели ясно и мудро. Он тоже побрызгал из пиалы на четыре стороны, невесомой ладошкой прикоснулся к голове Ардана, еле слышно сказал, будто это летний ветерок прошелестел:

— Поднимаю духаряан за то, чтобы всегда горел очаг радости в нашей Шаазгайте…

И выпил до дна.

— Верно!

— Быть этому…

У Ардана сладостно кружилась голова.

Праздновали до рассвета.

…Выковыривая лопаткой из мерзлой земли зерна, Ардан так увлекся, что не заметил, как сизые сумерки накрыли степь, слабое солнце, съехав к горизонту, совсем потускнело. Лошади паслись группами или по две-три и далеко друг от друга не разбредались — вожак следил строго. Непослушные на себе испытали его власть и ярость. Никто, даже самый норовистый конь, давно уже не рисковал удаляться от табуна. Любую попытку отстать или убежать. Пегий подмечал моментально, коротким, предостерегающим ржаньем требовал вернуться. А тот, кто не подчинялся, тут же на собственной шкуре познавал железную силу копыт и зубов вожака. Провинившегося Пегий гонял до тех пор, пока тот не останавливался в полном изнеможении и полной покорности.

С таким жеребцом можно пасти табун!

С Арданом же он, как и с отцом, был ласков, послушен: пожелай же кто-нибудь другой свою волю над ним утвердить — ни за что не подчинится. Бригадира Яабагшана, между прочим, проучил так, что тот по сей день ненавидит Пегого.

Когда молодой жеребец неожиданно для всех отличился на аймачном празднике и о нем повсюду заговорили с удивлением и восторгом, Яабагшан зачастил с центральной усадьбы в Шаазгайту. То придирался к отцу Ардана, выискивая мнимые промахи в его работе, то, наоборот, становился льстивым, расхваливал табунщика — и все разговоры в конце концов сводил к одному: надо обучить Пегого вожжевой езде. Пусть станет послушным в оглоблях!

Отец и бригадир по-разному смотрели на Пегого.

Бригадиру что? Лишь бы заполучить для разъездов отменного коня — выносливого, да такого к тому ж, чтоб покрасоваться на нем можно было, похвастаться перед другими… Он, когда в седле, до дверей колхозной конторы тихо не подъедет — обязательно галопом, во весь опор, дразня собак и пугая сопливых ребятишек. Уж не одну лошадь запалил за свое бригадирство, и все ему с рук сходит…

А у отца Ардана в мечтах было одно — он этим болел и покоя не знал: как бы влить в табун новую могучую кровь, изменить, породность лошадей. Пусть на вид они останутся такими же небольшими, в еде неприхотливыми и стойкими перед морозами. Но дать им еще бесценные качества орловских рысаков и русских тяжеловозов!

Ардан однажды слышал, как бригадир, грубо оборвав рассуждения отца о необходимости улучшать породу колхозных лошадей, самодовольно заметил: «Надо газеты читать, радио слушать! На смену коню машины идут. Скоро тракторов, комбайнов, грузовиков станет с избыткам… Но жирную конину ничем не заменишь! А на вкусе конины породистость не сказывается!..»

И захохотал, гладя ладонью живот.

Отец исподволь, как мог, гнул свою линию.

Он признался Ардану, почему родился у них такой Пегий. Трех кобылиц на свой страх и риск он как-то ночью гонял в один из соседних улусов к жеребцам-производителям — тяжеловозу и рысаку орловской породы. Орловец и покрыл Пегашку.

Об этом никто не знает; отец боялся, что у конюха из того улуса — его давнего друга — могут быть неприятности…

И вот, значит, бригадир Яабагшан нацелился на Пегого. Такой прилипчивый, как репей, ни за что не отстанет, пока правдами-неправдами своего не добьется…

В один из зимних дней — у Ардана как раз каникулы были — бригадир приехал к ним в Шаазгайту и, не поздоровавшись с отцом, хмуро бросил:

— Вот чего, Сэрэн, приказ председателя… Будем запрягать Пегого в сани.

Отец набивал трубку — пальцы у него мелко задрожали, желтый табак просыпался на снег.

— Взрослые как будто люди, а понять не хотите, — сказал отец. — Как быть табуну без вожака? На ночь лошадей запирать — так?

— Выдумал «запирать»! Паси.

— Без вожака табун разбредется — не собрать. А вокруг волки рыщут…

— А ты для чего табунщиком назначен!

— Хоть десяток табунщиков назначай — в зимнюю ночь без вожака табуна не удержать…

Отец старался говорить спокойно, но трубка в его пальцах плясала.