Матвей Осодоев - Зов

Ардан, опустошенный, не знающий, что же теперь делать, медленно поднялся с колен, в последний раз тронул пальцами разметавшуюся гриву Пегого… Казалось Ардану, что сам он весь пустой внутри, будто вымерзла жизнь в нем, и даже горячих слез больше нет.

Поземка улеглась, сгущались сумерки. Собаки, на которых от близкого присутствия волка дыбилась шерсть, стали взлаивать, подбегали ближе, поняв как будто бы, что серый не страшен им, мертвый он. Кто-то из мальчишек уже забавлялся: вставлял палку меж страшными волчьими клыками, с треском ломал ее об них.

Ардан увидел чьи-то жадно поблескивающие глаза. А-а, это старик Дардай, что появился в Шаазгайте с год назад, шаманом называет себя… Говорят, что он действительно святой. Сейчас в руках у него нож… Что он задумал? С каким наслаждением, как черный ворон на добычу, смотрит он на бездыханного Пегого!

Что-то похожее на страх пробудилось в захолонувшем сердце Ардана.

Шаман Дардай появился в их деревне, как с неба упал. Никто не знает даже, какого он роду-племени. Поселился в заброшенном домике, хозяева которого давно умерли, ходит из семьи в семью, его принимают, угощают тем, что у кого есть, слушают его наставления, советы, предостережения… Нередко он устраивает молебны.

Ардан пытался у матери узнать, откуда он, этот загадочный старик. Мать лишь плечами пожала, заметив тут же, что не следует любопытничать, как бы греха не вышло из-за этого — ведь шаман, он с самими богами разговаривает!.. Правда, как-то услышал Ардан — женщины опасливо перешептывались, — что Дардай вроде бы вернулся из ссылки, был осужден властью. Но тогда за что, за какую провинность?

Сейчас шаман Дардай, наткнувшись на тоскливый взгляд Ардана, отвернулся от него, строго взглянул на всех и, постучав ножом по ладони, сказал:

— Так и будем стоять, люди? Пока жеребец совсем не остыл, нужно ему горло разрезать, кровь выпустить… А то мясо почернеет. Кто возьмется?

Охотников не нашлось. Старик Балта неуверенно произнес:

— Ведь волк на Пегого напал. Вон сам мертвый лежит. Разве можно — боги прогневаются…

Шаман важно ответил:

— Боги не твоя забота. Меня слушай. Может, ты сытый очень? Иль вот ты… ты тоже… он! Да?

— Пусть бригадир, сам Яабагшан приедет, — вымолвил кто-то из задних рядов. — Он хозяин, решит…

Шаман Дардай, быстро жестикулируя руками, стал говорить, что опасения напрасны — ничего греховного не произойдет, перед богами он берет все на себя… Наверно, в этот момент кое-кто усомнился: правильно ли раньше делали, когда забивали овцу или корову, подвергшихся нападению хищников, и мясо не ели — зарывали в землю?! Не лучше ли было отведать свежатины?.. Но ведь исстари так заведено, обычай требует! Почему же сейчас шаман настаивает нарушить этот обычай?

И люди, хоть давно забыли, что такое свежая конина, все же были в нерешительности, боясь переступить опасную черту, прятали глаза друг от друга.

— Ну? — грозно спросил шаман. — Кто же?

Слетело оцепенение с Ардана, опомнился он — кошкой прыгнул к шаману, выбил из сухих стариковских рук нож, успел поднять его и, отбежав к Пегому, встал с ножом возле коченеющего цела своего погибшего друга. Не подходите!

Вскрикнули женщины; по толпе пронесся ропот. То ли сочувствовали мальчику, то ли осуждали его, посмевшего поднять руку на самого шамана. Скорее всего, кто как.

Ардана трясло, судороги кривили его заплаканное лицо.

С фермы прибежала, задыхаясь, мать Ардана, Сэсэг отняла нож у сына, бросила его далеко в сторону.

— Люди, — через слезы молила она, обнимая Ардана, — побойтесь неба! Если волкам на съеденье конь не достался, то пусть и нам не достанется… Накличем на себя беду. Не надо…

Шаман отыскал в снегу свой нож, тщательно протер его лезвие шерстяной рукавицей, сунул в ножны; голос у него был тих и проникновенен:

— Нельзя обижаться на человека, если его поступками движет любовь. Я понимаю и прощаю Ардана. Он хоть и табунщик, но еще недоросток, дитя, многое в жизни видит сообразно своему возрасту…

Люди одобрительно шептались: как хорошо говорит шаман, как добросердечен он!

— Но вы-то?! — Голос шамана крепчал. — Вы, многие из которых уже на склоне жизни… Очнитесь! Далеко отсюда, на западе, сыновья воюют с черными фашистами, проливают кровь. А разве убийца Гитлер боится греха? Пусть вся сила богов обрушится на его голову!.. И боги видят, что не из-за лени, не из-за нерадивости ваши дети и вы сами живете впроголодь. Они не засчитают вам во грех, если вы разделаете тушу погибшего коня… Не в уста грех, а из уст!

Он оглянулся, быстро пробежал взглядом по лицам, словно убеждаясь, что тут нет никого лишнего, — закончил почти шепотом:

— А мясо надо поделить. Заберут в колхоз — ничего не получите!

Из толпы раздались крики:

— Сам шаман разрешает!

— А что — высокочтимый святой прав!..

— Приступим!

И только Сэсэг — свое:

— Люди, опомнитесь!

Да старик Балта, качая головой, укоризненно говорил шаману:

— Зачем к такому призываешь? Нельзя идти против законов предков…

Многие уже были на стороне шамана, но время шло, а никто так и не осмелился полоснуть ножом по горлу Пегого…

Отвернувшись ото всех, смотрел на багровый отсвет неба Ардан. Тревожащий огненный свет восходил из-за горы Таряты, будто далеко-далеко что-то горело. Может, то пламя большой войны, бушующее сейчас на великих просторах России? Там отец…

«Услышь меня, баабай, услышь!..»

Сэсэг прижимала сына к себе, нежно и успокоительно поглаживала пальцами его обветренную щеку. «Помощник мой, — с щемящей жалостью думала она, — не успел наиграться, а забот уже, как у взрослого. Каким же камнем легла на тебя смерть Пегого…».

И только в этот момент Сэсэг со всей ясностью поняла, как невыносимо трудно будет Ардану пасти табун без вожака! Она вообще была против, чтоб ее сын, оставив школу, принял табун, но бригадир Яабагшан настаивал, требовал — мужчины, дескать, на фронте, а никто лучше Ардана табуна не знает, он с каждой лошадью знаком, известны ему их повадки, особенности… Как-никак сын табунщика, с пеленок в степи! В конце концов Яабагшан заявил прямо: если Сэсэг будет противиться — значит, она идет против него, Яабагшана, против колхозного руководства, и пусть тогда пеняет на себя! Сэсэг при своем покладистом, терпеливом характере вообще спорить не умела, а тут и подавно — не с кем-нибудь, со зловредным Яабагшаном!

Из минутной задумчивости Сэсэг вывел чей-то удивленный возглас:

— Смотрите, а это ведь бригадир Яабагшан едет!

Неделями он не заглядывает в деревню, но лишь случись что — тут как тут. Необъяснимо!

Помрачнела Сэсэг, в горле у нее словно холодный кусочек льда застрял — дышать нечем. Что предстоит выслушать от бригадира? Неужели во второй раз лишатся они коровы? Уж очень всегда Сэрэн правду в глаза резал, критиковал бригадира на собраниях — за это Яабагшан не любит всю их семью. И не только за это… Жжет его то, что давно было. Ищет любой повод, как бы отомстить, отыграться, благо Сэрэн в армии. Даже свою теперешнюю хромоту, полученную от Пегого, бригадир, кажется, ставит в вину Сэрэну… И почему только председатель так доверяет Яабагшану? Говорят, что когда-то, в молодости, Яабагшан спас в горах ему жизнь — председатель как бы вечный долг платит. Да и характером председатель такой, что не один Яабагшан из него веревки вьет…