Матвей Осодоев - Зов

Здесь при двух помощниках хозяйничает кузнец Ермоон Дарбеев, за глаза прозываемый Колодезным Журавлем — из-за высокого своего роста.

Впрочем, слово «скапливалось» не очень-то к месту… Ермоон как раз не терпит, чтобы требующий ремонта инвентарь надолго оседал возле кузни. Потому и начинает он работу по холодку, на рассвете, и подручные у него покоя не знают. Ермоон их никогда окриками не подстегивает — они сами поневоле вынуждены приноравливаться к тому рабочему ритму, что он задает: как пошел молотом стучать — забудь оглядываться по сторонам, почесываться… Увидит же, что с помощников пот градом, скажет: «Еще чуток, ребятки, самую малость — и отдохнем», но этот «чуток» для обнадеженных близким перекуром парней затягивается еще на полтора-два беспрерывных часа…

Такой он, кузнец Ермоон. А при этом беспокойстве за дело по натуре он из добродушных, спокойно-покладистых. Никто из земляков, пожалуй, никогда не слышал из его уст грубого ругательства, не видел, чтобы он по какой-то там даже самой серьезной причине вышел из себя. О нем в Халюте говорят — кто с одобрением, а кто, может, и насмешливо: «Наш Ермоон лежащую поперек дороги корову не пугнет…»

И при большом росте Ермоона, широком развороте его плеч все же не скажешь, что у этого человека прямо-таки богатырская сила. При первом взгляде на него не скажешь… Здоровенный мужик в прожженной, перемазанной ржавчиной куртке, в обвислых штанах, неуклюжий, сутуловатый… чего особенного-то? Само собой, что посильнее тех, кто легковат телом, не в такой «весовой категории»! И что?

Но вот к мастерским привезли на машине стальную балку, трое ремонтников пыжатся да водитель им помогает — и не могут стащить груз на землю. Упарились, отступили… Лебедку, говорят, надо, в ней, этой железной дуре, весу-то, может, тонна будет, — без механизма никак не обойтись! Тут Ермоон появляется: «Ну-ка, ребятки, посторонись…» Взялся за конец балки, раскачал — и рывком сдвинул почти на метр. Потом тросом захлестнул ее — и попер, как паровоз, сволакивая с настила кузова. Да рычит при этом: «Остереги-и-ись…» И все — какая там лебедка!

Однако так, чтоб зазря, для показа, силой своей Ермоон никогда не бахвалился. Старики рассказывают, что у него и дед, и отец — тоже кузнецы — точно такие же были: силищи непомерной, а характером, возьми-ка, кроткие. И жаль, что бог не дал Ермоону сына, одна лишь дочь у него, — жалеют старики, — а то, скорее всего, порода бы свое выказала: был бы сын Ермоона, конечно, в папашу своего, и тогда не оборвался бы в их селении такой удивительный род… Это ж подумать, всей Халюте гордость: кого имеем!

Жила в памяти — от старых халютинцев к молодым переходила — давняя история, как Ермоон, когда еще в парнях был, удивил всю округу. Произошло это накануне войны, недели за две до нее, в начале лета. Потом уж, вскоре, все на войну уходили, и Ермоон, которому шел девятнадцатый год, вместе с другими…

Но это после, а пока еще никто не думал, что едва ли не завтра уже дадут ему в руки винтовку, очутится он на передовой, лицом к лицу с жестоким врагом, — и в аймачном центре, после шумной сенокосной поры, проходил традиционный летний праздник: сур-харбан. Съехались на него из всех улусов самые знаменитые борцы, состязались в ловкости и силе. Ермоон вместе со своими халютинцами наблюдал за поединками. Тогда ведь в бурятской борьбе не существовало понятия весовой категории: выскакивали на площадку по очереди, каким бы ты ни был, и нередко борец-«букашка» оказывался перед «слоном», превосходившим его по весу чуть ли не втрое-четверо. И на этот раз вот такой «слон» одолел всех соперников — и уже не находилось никого, кто бы мог противостоять ему. Земляки «слона» ликовали: наша берет! Побежденные сидели с удрученными лицами… Старики, как водилось, выкрикивали непобедимому борцу приятные его сердцу благопожелания. А «слон» — что уж очень не по душе было Ермоону — хвастливо обещал «припечатать» каждого, кто еще осмелится выйти против него, вот уже какое лето побеждающего на сур-харбанах любого из аймачных борцов. Те силачи, а он царь силачей! Бил себя мощным кулаком по выпуклой, словно отлитой из меди груди, показывал, какие у него мускулы, какое — тверже камня — тело, и ходил, ходил по кругу, упиваясь славой своей: ну — кто сравняется?! Кто осмелится?

Не выдержал Ермоон: быстро разделся, выбежал на площадку, протер ладони землей — и сделал легкий взмах руками, показывая, что готов сразиться… Гул удивленных голосов пронесся над толпой. Ушей Ермоона, еще больше подзадоривая его, достигали выкрики: «Откуда этот молоденький бугай?» — «Из Халюты!» — «А когда Халюта борцов давала? Там лишь уличные драчуны да гуляки…» — «Ты на себя взгляни: уже от выпитого глаза в разные стороны!» — «А почему б за победу нашего борца не опрокинуть стаканчик-другой! Сейчас, погоди, намнет он холку вашему сопляку…»

Судья, напрягая голос, объявил: «Внимание! Сейчас с неоднократным чемпионом аймака встретится в поединке молодой колхозник из Халюты Ермоон Дарбеев. Схватка определит абсолютного чемпиона!»

Сторонники «слона» заорали: «Дави его, Дондок, покажи ему… Выжми сок из этого упитанного барана!»

Однако, ко всеобщему удивлению, халютинский парень по имени Ермоон как-то уж совсем просто одолел чемпиона: резко схватил того за шею, в мгновенье притянул к себе и через бедро свалил на землю… Как и не борца вовсе, а так — набитый куль! Опомниться никто не успел — и вот она, победа! Да за кем?! От кого ее не ждали…

Вот уж когда толпа взревела! Земляки поверженного чемпиона требовали повторения поединка, а их любимчик, вскочив на ноги, осатанелым взглядом искал своего лихого, из молодых да резвых, противника, хотя чего было искать — тот, улыбаясь, стоял рядом. И судьи заколебались: не легко ль досталось первенство начинающему борцу, будет ли правильным объявить его новым чемпионом аймака? Простое везенье против многолетне подтверждаемого мастерства?

Посовещались судьи — и объявили решение: поединок продолжить. «Слон», услышав это, от радости даже подпрыгнул… Наступал он уже не то чтоб напористо — остервенело, и Ермоону пришлось увертываться, выжидать, чтобы уловить нужный момент. А чемпион, полагая, что Ермоон, убоявшись, отступает, что нет у него, молодого, неопытного, своих умелых приемов — теряя осторожность, вовсе пошел, что называется, напролом, вслепую. И опять замершим в напряженном ожидании развязки людям не удалось понять, как же так халютинский парень сумел изловчиться, что чемпион в какую-то секунду оказался оторванным от земли, и он, этот парень, поднял его на полусогнутых руках, будто штангу, над собой. И что ведь еще вытворил: с такой «ношей» подбежал к судейскому столу, смущенно, будто в чем виноват он, спросил: «Что делать, аккуратно положить на землю или выбросить?» У «слона», дрыгавшего в воздухе ногами, глаза бело пучились от унижения и жалкой беспомощности. И те, кто всего минуты назад болел за него, для кого он не первый год был кумиром, — теперь тоже смеялись, кричали обидное…