Матвей Осодоев - Зов

Старик лишь на миг призадумался — и опять зачастил словами:

— О, чему в школе-то вас учат? Хоть бы тогда газеты читали… Тыща-другая километров — это разве ныне расстояние? Для ваших тракторов — само собой, а для ракет? Один миг! Вот такая ракета, наверное, перед весной пролетела над нашей Халютой, пробуравила небо. Из этой огромной дыры как раз и дули бешеные ветры, гнали от нас дождевые тучи… Как тут предскажешь, быть дождю иль нет? Сама наука не знает, радио неверные прогнозы передает…

— А дождь пошел, да какой, — не унимался Хара-Ван. — Чем объясните?

Остальные уже не смеялись — с любопытством слушали.

— Ничего особенного, — ответил дедушка Зура. — Проклятое отверстие наконец-то закупорилось… затянулось… как рана затягивается! И наши тучи приползли в свое родное поднебесье. Что им чужая сторона — своя есть!

Тут снова грохнул хохот. Ну и старик: пойми у него, где правда, а где шутка!

А Хара-Ван посчитал себя уязвленным. Как-никак он с десятиклассным образованием, Зура недаром школой его кольнул, — и уступить? Он досадливо потер свою бугристую шею, на его пунцовых, разгоряченных выпивкой щеках проступили желваки, — и, помедлив, сказал с пренебрежением:

— Вы, дед, известный юморист, я не спорю, однако во всяком деле правда бывает. Почему все-таки дожди реже, чем когда-то, идут? Виной тому… — Он передразнил старика, придав своему басовитому голосу старческую, дребезжащую интонацию. — …не акамедики верхом на ракетах… не дыры в атмосфере… а вот что! — и ткнул рукой по направлению окна. — Искусственное море! Да-да. Вы все рады: океан воды получили… А он нашу главную воду отнимает — оросительную, с небес!

— При чем тут море? — дед Зура не желал сдаваться, и в таком случае спор начинал приобретать серьезный характер. — Море должно притягивать к себе влагу… Говорю ж, газеты читай!

— Должно, должно, — опять подделываясь под стариковский голос, передразнил Хара-Ван. — А в действительности оно отталкивает от себя влагу. Искусственные моря хороши, может, где-нибудь в Средней Азии, на юге, где вода не замерзает. А у нас что? На зиму море покрывается двухметровой толщей льда. По весне лед исчезает. Но думаете, он весь тает? Как бы не так! Толстыми глыбами оседает на дне, лежит себе там все лето. И поток холодного воздуха с морского дна отталкивает теплую воздушную массу. Вот вам и научное объяснение, а не пустая брехня…

Высказавшись, Хара-Ван обвел всех высокомерным взглядом знатока: что́ — дальше потягаемся? С кем теперь? И кто так, как он, может сказать красиво, не хуже любого лектора?

И дед Зура слегка смутился. Однако нашелся:

— Ты на дно моря опускался — да?

— Чего я там забыл!

— А пустомелишь…

— Хотя вы преклонного возраста человек, а выражения выбирайте, — и парень пристукнул кулаком по столу, так что посуда жалобно затренькала. Всем было известно, что во хмелю Хара-Ван капризный, любит задираться, «выяснять отношения». И сейчас он — уже не к старику, ко всем обращаясь — с вызовом сказал: — А кто не верит — с тем и на дно могу опуститься. Только вдвоем. Носом в льдину там ткну!

— Верим, верим, — и дед Зура с деланным добродушием похлопал Хара-Вана по могучей спине: — Ты, паря, не только мастак в кулачном бою, ты у нас в Халюте как Ломоносов. Истинный бог! Еще люди услышат про тебя…

Напряжение спало, мужчины задвигали табуретками. И тут наконец заметили застывшего в дверном проеме Башу, — раздались голоса:

— Проходи!.. Окоченел, что ли!.. А ну подвинься, ребята, дадим место…

— Нет, друзья, нет, в другой раз, — стал отнекиваться Баша. — Я за рулем.

— Где ж машина? — подозрительно спросил Хара-Ван. — Мотора не слыхали. Темнишь, дядя!

— А-а, — Баша рукой махнул. — Засел я у моста…

— До утра с машиной ничего не сделается, а на дворе дождь… садись! — И один из механизаторов постучал ладонью по свободному табурету. Видя же, что Баша не собирается пройти к столу, не хочет присоединиться к их компании, проронил с усмешкой: — Небось все шныряешь, ищешь, что к рукам прилипло бы, и в воскресенье покоя тебе нет… И, гляди-ка, брезгует с нами…

— Не мели чепуху, — сердито оборвал его Баша. — Я из рейса, за грузом ездил. Язык без костей… так, что ли? Но прикуси его, чем свою глупость всем показывать. Как это я машину могу бросить, на водку ее променяю? Машина — не трактор…

— Это ты о чем? На что намекаешь?

— На то самое, — и Баша, в котором все клокотало, но и понимал он, что спорить с подвыпившим человеком безрассудно, поманил рукой Хара-Вана. — Пойдем со мной…

— Куда?

— Вытащишь меня на своем «Беларуси».

— В дождь?!

— И что?

— А то, — и Хара-Ван подмигнул приятелям. — Трактор — не машина, он дождя боится. А потом, дядя, сам рассуди: ты за рулем — пить не хочешь, а я, ты видишь, выпил — меня сам за руль сажаешь. Недоумков ищешь, да? Силен!

И снова этот дурацкий, подогретый водкой смех… Как жеребцы: го-го-го!.. Баша злобно толкнул дверь — и выскочил на улицу. Успел лишь услышать, как дед Зура сказал: «А помогли бы, мужики…» Но ему что-то ответили — и опять: го-го-го… ха-ха-ха!..

Не разбирая дороги, по лужам, шагал Баша к своему дому. И вдруг ощутил что-то вроде зависти к тем, кто находится в эти минуты там, в насквозь прокуренном домишке деда Зуры, за столом, на котором и закуски-то толком не было — хлеб, соль, холодная картошка… Зависть подавляла то яростное, мстительное, с чем ушел он оттуда. Ведь вот все они, трудяги, пахари, воспользовавшись дождливым днем, радостью такой, что теперь-то зазеленеют всходы, — отводят душу в товарищеском сидении-застолье, в бестолковых, но приятных им разговорах, есть для них воскресенье, сидят себе, гуляют! И если поцапаются — тут же помирятся. Его зазывали: присоединяйся! И почему бы не выпить под барабанящий по крыше весенний дождь, не выговориться, не повеселиться? Но вот у него всегда не так, как у других. Всем сегодня можно — ему нельзя. У всех отдых — у него машина запрокинулась в грязи… Да встала поперек — другим не проехать. Как оставишь? А они гуляют… И не подступись! У-ух, распустился народ, как еще распустился…

И опять вздымалась в груди утихшая было волна ярости… Теплые дождевые струи били по лицу, застилали глаза, а он думал, как бы при случае отомстить каждому, особенно этому сопляку, Хара-Вану. Ишь, не петух — петушок еще, а норовит клюнуть больно, в самое-самое… И возьми-ка их голыми руками, когда сам председатель перед механизаторами заискивает. «Наш колхозный рабочий класс! Механизатор — ведущая профессия на селе!» Из доклада в доклад одно и то же… Из-за боязни, что вот такой, как Хара-Ван, бросит трактор в борозде, уйдет, допустим, в леспромхоз или отправится на БАМ, тайгу корчевать, — это же рядом, рукой подать, — кого тогда посадишь на голубенький «Беларусь», не очень-то молодые в селе задерживаются, не густо ныне людей в колхозе. А только перед севом три новых трактора получили, в том числе и мощный «Кировец». Зверь на колесах! Говорят, что инженер обещал Хара-Вана на него посадить…