Матвей Осодоев - Зов

Завидел он Шалтака-баабая — и подался к нему… Тот, одобрительно поглядывая на занятых делом ребят, сказал:

— Есть у них сноровка… В школе, что ли, поднабрались? Правильно сейчас учат. А нас не учили — мучили. До сих пор не забыл, как голыми коленями на сухие сосновые шишки ставили…

— Да их и механизаторской профессии в школе учат теперь, — живо поддержал разговор дед Зура. — Уж куда лучше! Школу кончил — готовый работник… Чего со стороны людей набирать, когда такие парни решили в своем колхозе остаться. Читал, как про них в газете расписали? На всю страницу!

— Как же — читал! Молодцы!

Десятиклассники, слушая разговор стариков, смущенно переглядывались. И лестно им, видно, было.

А дед Зура не преминул совет дать:

— Еще ровнее строгайте, чтоб ваши барышни каблуков не ломали, не портили… Про городской паркет слыхали?, Чтоб как по паркету… Это, я понимаю, будут танцы!

— А правильно ли разметили площадку? — усомнился Шалтак-баабай. — Не лучше было бы прямо впритык к Дому культуры… Не надо тогда столбы для света ставить.

— Нет-нет, — возразил дед Зура. — Впритык — пожароопасно. Упадет окурок под настил… молодые ж, гляди да гляди за ними! А на втором этаже библиотека, тыщи книг. Так заполыхает — не погасить. А отвечать кому? Мне!

— Да, пожалуй, нельзя впритык…

— А я о чем!

Старики, переговариваясь, медленно и с достоинством — как генералы на смотру — обходили «фронт работ».

Остановились они возле двух подростков, которые не просто усердно — очень уж ловко строгали большими рубанками смолистые брусья. Только и слышалось: жжиг-жжиг, жжиг-жжиг… И золотые стружки тонкими кольцами падали на землю. Дед Зура провел ладонью по струганому месту, восхищенно показал Шалтак-баабаю большой палец:

— Мастера́, не возразишь! Танцплощадка впрямь будет как полированный шифоньер. Девки довольны останутся. Чего хочешь проси — не откажут! За такое старанье-то.

Пареньки, покраснев, лишь ниже головы к рубанкам нагнули.

— В каждом деле человек должен быть акамедиком, — не унимался дед Зура. — Вот и вы такие… без пяти минут акамедики!

— Академики, — робко поправил один из ребят.

— Вот-вот, они самые!

— А в ваши годы, таабай [20] Таабай — уважительное обращение к старому человеку. , делали такие танцплощадки? — осмелев, спросил паренек. — Ну не такие… а что-нибудь похожее?

— Откуда! — Дед Зура от возмущения даже закашлялся. — Чего выдумал! Мы даже слов таких не знали. Не вру ведь, Шалтак?

— Верно.

— Ёхор-наадан, конечно, устраивали, ёхорили. Как молодым без этого?

— Ха-ха-ха!..

— Веселились, ребятки, и мы. Но жизнь совсем другая была. Начали хорошо жить, а тут ерманские идолы войной на нас. Пока их выбивали — четыре года… А после войны — и бедность и нужда была. У наших девок тогда не туфли на тонких каблуках, а черные — от навоза и грязи — пятки были… И работали мы как! Иногда лишний раз на двор сбегать времени не хватало… Но девки… в ту пору хорошие девки были. Не хуже ваших!

— Ха-ха-ха…

— Смешно? Ладно, посмейтесь над стариками, однако глядите, чтоб было все без сучка без задоринки… еще подойдем, проверим!

Дед Зура дернул Шалтак-баабая за рукав, указывая глазами на подходившего Чулуна. Председатель сельсовета, как всегда заметно прихрамывая, нес в руках ящичек с инструментами. Он тоже заметил стариков и, оживившись, поспешил к ним навстречу. Из-за угла Дома культуры, что-то озабоченно обсуждая, вышли Эрбэд Хунданович и Дулан.

Встретились все, поздоровались обрадованно.

— Лиха беда — начало, — весело проговорил секретарь парткома, оглядывая работавших парней, — почаще бы нам так…

— Надо, чтоб молодые село свое уважали, — степенно заметил Шалтак-баабай. — А что они сейчас своими руками делают — к тому и бережны будут…

— Что-то девчат мало, — обеспокоенно сказала Дулан.

— Не волнуйся, дочка, — успокоил дед Зура. — Я вот сам опоздал, а уж как спешил… Мигом сбегутся на стук топоров! Женихи-то здесь!

Эрбэд Хунданович развернул рулон плотной бумаги, аккуратно положил этот лист поверх штабеля досок:

— Смотрите.

Это был план-проект генеральной застройки Халюты.

Палец парторга уперся в здание, в котором все узнали Дом культуры. От него по центральной дороге прямые линии аллей бежали к памятнику-мемориалу: на высоком постаменте коленопреклоненный — у боевого знамени — воин с автоматом…

— Увековечим имена наших земляков, погибших в сражениях за Родину, — пояснял старикам Эрбэд Хунданович. — Каждое имя — золотом на мраморе…

— Каждое? — удивился дед Зура.

— Обязательно.

— Двести семь человек, — сказал Чулун-ахай, — вот сколько не вернулось…

— Нас было трое братьев, — у деда Зуры блеснули на глазах еле заметные слезинки, тут же затерявшиеся в морщинах щек. — И каждый из нас тогда уже своей семьей жил. Я до Берлина дошел, а где братья лежат — одним бурханам известно… И лежат ли в земле? Старший, Балдан, на море воевал, где кругом вода… Пусть хоть тут его имя будет на камне, в Халюте нашей…

Дед Зура отвернулся, чтобы, наверно, другие не видели, как дрожат у него губы. Молчали Шалтак-баабай и Чулун-ахай, тоже фронтовики, крепко меченные в боях горячим свинцом.

Эрбэд Хунданович, чтобы разрядить тягостную атмосферу, спросил у Дулан:

— А как с комнатой боевой и трудовой славы — начали оформлять?

— Да, Эрбэд Хунданович. Школа пришла на помощь: учителя и ребята подбирают материалы. Надо бы нам в селе — в других местах уже есть — создать совет ветеранов войны и труда…

— Дельное предложение, — поддержал Чулун-ахай.

— И вас назначим председателем совета! — подхватил разговор Эрбэд Хунданович. — А Шалтака-баабая, Зуру-баабая — членами совета… Кто больше их заслуживает такой чести? В общем, утвердим это на ближайшем заседании парткома. Вам, Дулан Ермооновна, поручение: подготовьте список кандидатур, обговорите его с Шалтаком Семеновичем — и мне на стол…

А мимо них, здороваясь, звонко переговариваясь, шли на стройплощадку люди. И не только молодые.

Кузнец Ермоон подобрал себе бригаду из самых умелых — строить закрытую, арочного типа, сцену, на которой можно было бы ставить концерты, где могли бы — при случае — разместиться оркестр и хор.

Болот и Хара-Ван подвозили на своих тракторах тес, щебенку, другие стройматериалы.

Из репродуктора, подключенного к радиоле, громко звучала музыка — и бодрые марши, и нежные мелодии…

Дулан постаралась всем угодить — и старым, и юным.

Разгоравшийся майский день радовал голубизной неба, ласковым солнцем.

Давно в Халюте так не было: сразу, вместе — столько людей, столько веселых голосов…

Чулун-ахай тихо спросил Эрбэда Хундановича: