Матвей Осодоев - Зов

«Что-нибудь с коровами, наверно, — подумал Болот. — Уходить ей надо из доярок. Не молодая, силы уже не те… Недосыпает, отдыха никакого, суставы по ночам ломят. Всю жизнь она, с малолетства, доит, доит… Сколько можно! Пусть в овощеводческую бригаду идет. Да ведь не согласится. «Мои коровы, мои коровы»!.. Словно они сестры ей!..»

Вслух же сказал:

— Ты чего, мать, не в духе?

— Да так…

— А все же?

— Стареет твоя мать, сынок. — Она глубоко вздохнула, — Пенсию уже выработала, могу уйти с фермы.

— Уходи! Или я мало получаю?

— А как без работы? Со скуки иссохну. Ты целыми днями на тракторе, а мне что тут, в пустых стенах, делать? Были б внуки — была бы забота.

— Опять за свое…

— И коров некому передать. Сама раздоила эту группу, все они у меня как на подбор… Отдашь какой-нибудь неумехе — загубит коров. Да и не очень охотники из молодых находятся… Девки ныне подолгу спать любят, избалованные. Какие из них доярки!

— Сама ж Амархан нахваливаешь…

— Это одна такая… Чего ты тянешь, сынок? Девка от переживаний почернела. Лучше жены не найдешь.

— Так уж и не найдешь! — Он дурашливо засмеялся, но, увидев, что матери это неприятно, — поспешил успокоить: — Ладно, ладно… Решусь. Но вот, мать, о чем думаю. Домишко-то наш ветхий, тесный. Чего сюда жену приводить? Переселимся — и тогда уж! Квартиры готовы — вот-вот заселять начнут…

— Ах, сынок, — и мать отвернулась, пряча повлажневшие глаза. — Не получится у нас с новой квартирой.

— Ты что? Как не получится?! Сам Мэтэп Урбанович не только тебе, мне твердо обещал, — Болот в возмущении вскочил со стула. — Не его обещания бы — давно отцовский дом перестроил бы… А то ждем!

— Была я вчера у него, сынок. Отказал. А ты его знаешь: не захотел дать — не даст. Видать, в неурочный день заглянула к нему. Зол он, как понимаю, на Эрбэда Хундановича и Дулан, а срывает зло на нас.

— Ничего не понимаю! — Болот растерянно смотрел на мать. — Вот так — безо всякой причины — и отказал?

Мать помолчала, будто раздумывая, говорить или нет, — и решилась все-таки:

— За твое участие в воскреснике, сынок. Танцплощадку строили, а ты, выходит, в этот день прогул совершил. Должен был работать на вспашке паров, а гонял трактор на воскресник… И меня, значит, обманул ты. Председатель говорит, что за трактор тоже с тебя вычтут, будто ты для себя его использовал… Вот ведь как! И квартиры лишились…

— Чушь! — закричал Болот, и черная лохматая тень от него заметалась по стене. — Какой прогул? Воскресник был согласован в парткоме, комитете комсомола, в сельсовете. А я в воскресенье должен был отдыхать. А на воскресник пошел! Со всеми вместе. Нас Дулан собирала…

— Во-во! Дулан… Ее танцульки-манцульки и довели… Завертела всех. Одна кутерьма!

Болот метнул на мать настороженный взгляд:

— При чем здесь Дулан?

— При том! Разве можно было делать что-то вопреки воле председателя?

— Не вопреки, а говорю же тебе — со-гла-со-ван-но! А Дулан, если уж о ней… Она молодец! Да. Вернулась в родной улус, и вон как весело стало в Доме культуры… Когда так было?

— А мне такое не нравится, — мать глядела на сына о нескрываемым беспокойством. — Чего метаться, зачем? Осталась в городе — живи там. А не так же: туда-сюда!

— Она насовсем вернулась.

— Поживем — увидим. Наверно, тоже гордячка большая… Была у нас в деревне похожая. Кто? Галхан! С чем вернулась в деревню тогда? Позор! Ребенка нагуляла… И неймется ей! Теперь вот Хара-Вана опозорила. Парень исправился, работал на совесть, а с ней связался — вся рожа наперекосяк, избита-исцарапана…

— Сравнила с кем! Ну, мать, ты даешь! Слов нет, — у Болота возмущение в голосе. — Нечего на Дулан бочку катить… не такая она. А Хара-Ван, видать, напился, скандалить, как бывает с ним, стал… Вот и получил от Галхан. Зачем же с больной головы на здоровую?

— Чтоб твоя голова ненароком не вскружилась, сынок.

— Я понял, мать. — Болот усмехнулся, подошел к матери, обнял ее. — Будет так, как ты хочешь. Обещаю. А с Дулан?.. Комсомольские дела нас связывают с Дулан. И только! Не тревожься… А что касается моего прогула, как кто-то посчитал… я завтра же поговорю с председателем.

Мать протестующе замахала руками:

— Не смей… нет, нет! Не скандаль с председателем. Пусть запишут прогул, вычтут деньги за трактор… Не обедняем! Раньше как в народе говорили? Если поссоришься с собаками — останешься без полы, а поссоришься с нойонами [21] Нойон — начальник, повелитель. — останешься без спины.

— Что раньше было — быльем поросло. Нынче все по-другому…

— А плохое семя, сынок, живуче. Ты его бросил — оно потом прорастет, сам не знаешь где… — Мать старалась успокоить сына; снизу вверх — маленькая перед ним — просительно заглядывала ему в глаза. — Мэтэп Урбанович не таким, как ты, спины ломал. И поделом, рассудить… Дисциплина должна быть. Без нее колхоз не колхоз… И не думай, что твоя мать не сумеет отстоять себя и сына своего. Насчет твоего прогула и квартиры еще раз буду с председателем говорить. Скажу ему: «Что, Мэтэп Урбанович, не нужна вам разве Шабшар в доярках? Есть кем заменить? Или я за долгие годы горбом своим квартиры не заслужила?» Вот как ему скажу!

Болот неуступчиво пробормотал:

— И я скажу. Не ему, так Эрбэду Хундановичу.

— Боже упаси! — опять всполошилась мать. — Эрбэд Хунданович молод, горяч, еще не известно — усидит ли на своем месте. А у Мэтэпа Урбановича и власть, и авторитет. Он, конечно, всяким бывает — крутой иногда, не выслушает… Но ведь и так прикинуть: первый спрос за все в колхозе с кого? С него, председателя! Ты-то ничего не помнишь… А до него какой наш колхоз был? То-то же! Сейчас вон по сколько получаем, а тогда копейку только издали видели. Блестела, а в руки не давалась! Соображаешь? Вот ведь как… Твой же Эрбэд Хунданович, сынок, на готовенькое, можно сказать, пришел. Как можно его выше председателя ставить? Несправедливо!

В это время, медленно приоткрываясь, заскрипела дверь, показалась в ней чья-то спина — и человек, пожаловавший столь неожиданно, глядел на улицу, делал кому-то там знаки рукой… Тетушка Шабшар подошла к порогу и, узнав деда Зуру, невольно рассмеялась:

— Что вы, как рак, вползаете? Проходите.

Старик, обернувшись, поздоровался — и нарочито строго прикрикнул на Болота:

— Чего расселся? Следуй за мной — да поживее!

— Это куда еще? — спросила тетушка Шабшар.

— Известно куда — в ДК!

— У вас, Зура-таабай, погляжу, больше забот нет, как только по вечерам с молодыми шастать, — не очень-то почтительно, поджав осуждающе губы, промолвила тетушка Шабшар.