Владимир Жуков - Бронзовый ангел

В тот день все казалось ясным. Надо пойти к нему и сделать так, как он скажет. Без тревог и раздумий. Но когда в проходной встретился его брат, все вдруг затуманилось, расплылось. Резким было только лицо Алексея, гневное, удивленное. И нельзя было избежать взгляда его ненавидящих глаз. Они казнили — беспощадно и грозно.

Она с ужасом поняла, что ей нечем оправдаться перед этим странным долговязым мальчишкой. И перед мужем нечем оправдаться, и перед Ребровым — тоже.

Дверь проходной давно уж прогрохотала, мимо шли люди, а она стояла, оторопев, бесцельно рылась в сумке, чтобы скрыть от посторонних взглядов свою растерянность. Повернула назад, чувствуя, что идти в палату незачем, не нужно.

Дома сообразила: а вдруг ему плохо? Алексей мог быть растревожен и этим. Словно к спасательному кругу, бросилась к телефону, но ровный голос медсестры ответил, что Ребров чувствует себя хорошо, температура нормальная. Тогда снова — теперь уже надолго — встала перед глазами проходная…

Такси подкатило неожиданно, мягко ткнулось в край тротуара у ее ног. Ордин распахнул дверцу. Нина подобрала пальто и залезла в машину. Рядом с Ординым даже в широкой «Волге» было тесно, и она жалась в сторонку, к дверце. С переднего сиденья к ней повернулось бородатое лицо, в полумраке сверкнули умные глаза. Нина обрадовалась, что это милый, добрый Глеб. Теперь она и вовсе была готова ехать хоть на край света: что-то старое возвращалось — от работы в «артели». Она вспомнила, что портрет приняли на выставку, и чуть повеселела: скоро сможет держаться среди художников как равная.

— А вы знаете, куда лежит путь этого лимузина? — пробасил Глеб. — Представляете — на бега! Нашего мэтра представили к заслуженному деятелю искусств, и он решил отметить это, войдя в роль замоскворецкого купца.

— Вас к заслуженному деятелю? — Нина посмотрела на Ордина. — Какой пышный титул! Страшно сидеть рядом. Хочется встать.

— И произнести речь о величии подлинного искусства, — подхватил Глеб.

— Ох-хо-хо! — притворно застонал Ордин. — И что за люди меня окружают! Для вас нет ничего святого.

— Воистину, кормилец, воистину, — басил Глеб. — Тем и живем, грешные.

Бородатый шутил, притворно препирался с Ординым, а Нина молчала. «Нет ничего святого». Это больно задело ее, вернуло к прежним мыслям. Она искоса поглядывала на Ордина, думала: «А что для него свято?» И не могла найти ответа.

За калиткой, ведущей на ипподром, неожиданно распахнулось небо. Низом уходило вдаль покрытое травой поле. Было странно видеть его таким огромным, зная, что невдалеке, слева, высятся здания на Ленинградском проспекте, а справа, за железнодорожными путями, по которым бегут поезда на Минск и Берлин, тянется плотно застроенная Пресня. И не менее странным был запах травы и мокрой земли, которого не чувствовалось по ту сторону ворот. Этот запах усиливал ощущение простора.

Здесь можно поискать счастье… Каждый думает о нем по-своему — чаще всего, что оно огромное, что нет ему конца и края. А может, оно в малом, может, складывается из крошечных кусочков? Приняли портрет на выставку, теплый дождик на бульваре, можно стоять в толпе и ни о чем не думать, поставить на лошадь и выиграть. Не для денег, а так, для проверки — везучая или нет?

— Ниночка, о чем вы задумались? — Бородач неожиданно появился рядом. — Вы так долго стояли не шелохнувшись, что я не один раз успел вас запечатлеть. Похоже? — Глеб показал блокнот. Вверху страницы несся, вскинув голову, рысак, а ниже — она во весь рост и отдельно лицо. — А где наш заслуженный?

— Пошел покупать билет. Я тоже хочу сыграть. Тут есть лошадь с грандиозным именем — Безупречная.

— Имя не всегда соответствует характеру.

— И я так думаю. Ставлю на Аксиому.

— Ну-ну. Изучайте жизнь вплотную. Может, изобразите потом что-нибудь. И название легко придумать: «Азарт». Вон, посмотрите…

Бородач показал рукой наверх. Там, у последней скамейки, что-то кричал, размахивая руками, парень в темном плаще. Рядом с ним стояла женщина. Волосы у нее были распущены, короткое пальто распахнуто. Парень куда-то тянул ее, на чем-то настаивая, и вдруг замахнулся.

Нина отвернулась — в памяти всплыло искаженное обидой и болью лицо Воронова.

— Денег требует, — пояснил Глеб. — Все проиграл и требует еще. Мерзкое, скажу я вам, место, эти бега. Редко я тут бываю и все думаю, как мог сохраниться в центре столицы этот купеческий заповедник? Сколько бед отсюда началось!

— Вы страхи нагоняете. Если бы так было, у нас бы вмиг эту лавочку закрыли. Или перестали продавать билетики. — Нина показала на картонки, валявшиеся под ногами. — Здесь просторно, чистый воздух, красивое зрелище — почти как римские квадриги.

— На стадионе тоже просторно, красивое зрелище… — Глеб вздохнул и помотал головой. — Нет, странное заведение. Не по мне.

Ордин сунул деньги в окошко кассы, получил сдачу, отошел. Свет, бивший через дверные проемы низкого сводчатого зала, резал глаза, голубел, мешаясь с папиросным дымом. Вместо людей виделись их силуэты.

Этот тоже был сначала как силуэт. А потом подошел вплотную, покачиваясь, стал вытягивать слова:

— Здрасьте, Геннадий Петрович. Мое почтение! Я вас ищу, ищу, а вы сами на промысел пустились. Пренебрегаете мной, значит. На-апрасно! Я ведь еще парень ничего, соображаю. И кому обязан, помню.

— Здравствуйте, Веркин. — Ордин сказал равнодушно, стараясь пройти мимо. — Я тороплюсь.

— А я и не смею задерживать. Мне только непонятно, почему вы избегаете…

— Я не себе покупал. Компанией мы тут, одна дама попросила.

— Дама — это хорошо! Возвеличивает. И не смею задерживать. Прошу только минуточку внимания, ми-ну-точку! — Он потянулся к уху Ордина: — На мель сел, Геннадий Петрович, фортуна сегодня изменила. Одолжите по старой памяти!

— Сегодня не могу. И потом, ты выпил, опять проиграешь.

— Выпил — это точно. Но одолжить можете, я вас з-знаю.

Ордин отстранился, поморщился. Странный парень. Аккуратно одетый, даже застенчивый с виду, регулярно приходит по воскресеньям на трибуну, усаживается на скамью. Говорит редко, не отрываясь смотрит на беговую дорожку. Кажется, о чем-то мечтает. И только по розовеющему к концу забега лицу, по раздувающимся ноздрям широкого, чуть приплюснутого носа можно понять, что он играет. И выигрывает! Частенько возвращается от касс раскрасневшийся, задумчиво-довольный.

Однажды, после того как скамьи на трибунах покрасили и на них было опасно садиться, Веркин одолжил Ордину кусок газеты. Они разговорились. А потом стали здороваться, усаживались рядом. Понемногу Веркин рассказал Ордину, охочему до чужих биографий, о себе. Оказалось, у него, несмотря на молодость, двое детей. Жена, конечно, сердится, что он пропадает по воскресеньям, но распространяться по этому поводу ей не разрешается. В доме заведен «железный» порядок: мужчина работает, мужчине нужен отдых. Сказав это, Веркин усмехнулся, а Ордин решил, что гражданке Веркиной, видимо, живется не сладко.