Владимир Жуков - Бронзовый ангел

Действительно, не стоит, думал я теперь. Какой диплом, какая наука? Вот инструкции, надо вызубрить порядок регулировки, и Евсеев будет доволен. Чрезвычайно просто!.. А потом и вовсе перейти в операторы, вон на место того, когда отслужит, — Жерехова. Сопит, сердечный, протирает панели и не ведает, какое счастье ему привалило: практика, каждый день практика!

Солдат будто почувствовал, что мысли мои коснулись его персоны, робко спросил:

— А вы, товарищ лейтенант, заместо нашего техники будете работать или так посидеть пришли?

Это уж было слишком, совсем не вытерпеть.

— Я «так» никогда не сижу! И «заместо» твоего техника тоже, вообще говоря, положено кому-то работать, Или думаешь с новым почином выступить: оператор работает за себя и за техника?

Жерехов смотрит испуганно.

— Какой почин? Я ни с каким почином не выступал…

Мне стало неловко — он-то при чем?

— Ну ладно, прости… Показывай, что тут у вас и как, начнем разбираться. А то, глядишь, другие расчеты обгонят. Вы ведь вроде шли впереди?

— Шли…

Я начал осматривать блоки; увидел замененную деталь и поразился, как тщательно выполнена замена. Я считал себя классным радиолюбителем, но даже в том приемничке, с которым возился целый год и который за качество монтажа попал на окружную выставку, провода были заделаны хуже.

— Это ты или техник? — спросил я у Жерехова.

— Техник, — ответил он равнодушно. — Но больше я таким делом занимаюсь.

В кабине стало тихо. Я уныло листал инструкцию. Взгляд скользил по перечню действий, но вместо нужного значения слов на разные лады читалось: «Чтобы быть инженером, надо: а) Работать техником; б) Научиться изящно заделывать концы проводов, как это делает рядовой Жерехов…» Еле дождался конца рабочего дня. А тут еще в дверь заглянул капитан Корт, секретарь парторганизации дивизиона и мой сосед по квартире, спросил, помню ли я, что сегодня собрание и что мне как инженеру надо выступить, а я, конечно, забыл, бог знает что на душе творилось, но ответил, что помню, а насчет выступления не обещаю.

— Ну, это ты брось, — сказал Корт и ушел.

Мы обычно собирались в ленинской комнате; парторганизация в то время была небольшая, и все умещались за двумя столами, составленными углом. У меня было привычное место — там, где соединялись столы, а теперь я ушел на самый дальний конец; сидел хмурый, безучастно смотрел на кумачовые плакаты. Хорошо еще, не выбрали в президиум — просто неприлично было бы с такой физиономией сидеть в президиуме, да еще когда обсуждались сроки готовности к боевому дежурству. В перерыве Корт сказал:

— Так я записываю?

— Не надо… я не буду выступать.

— Ты что, заболел?

— Да.

Устраиваясь на своем месте, я заметил, как Корт, поглядывая на меня, что-то сказал Евсееву. Тот выслушал, посмотрел в мою сторону и неожиданно подмигнул. Он всегда умеет, наш командир, выкинуть такое, что не предвидишь заранее, и мне ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ. Не от радости и счастья, разумеется; улыбка получилась такая, будто я секунду назад сжевал кислое яблоко.

Когда пришел домой, Андрейка, сын, уже спал. Стараясь не шуметь, я расстегнул ремень, портупею и стянул гимнастерку. Лида — это моя жена — молча ходила из комнаты в кухню и обратно, собирала ужин. Она всегда молчит, пока не накормит меня. В общем, это хорошо: постепенно переходишь на домашние рельсы, служебные заботы отходят на задний план, не мешаются с житейскими делами.

Теперь молчание было вдвойне приятным. В открытое окно доносились звуки радио, — наверное, от Савельевых, что живут этажом выше, у них никогда не выключают радио. Звуки долетали разрозненные, то затихали, то усиливались, будто приемник носили по комнате, и я вспомнил, как отвечал на экзамене об эффекте Доплера — изменении частоты колебаний с изменением расстояния. Экзамен был зимой, стояли сильные холода, и я чуть не отморозил ухо, когда бежал из общежития в училище; загадал: если выдержу, не опустив ушей у шапки, значит, сдам.

— Садись, инженер, — сказала Лида и поставила на стол тарелку с помидорами.

Есть не хотелось. В голове кругами ходили слова длиннющей речи, обращенной неизвестно к кому. Наконец я не выдержал, встал из-за стола и начал укладываться спать. Лида удивленно спросила:

— Что с тобой, инженер?

— Неужели у меня нет имени? Напоминаю: меня зовут Ни-ко-лай!

— Злиться можешь в одиночестве, — сказала Лида и ушла на кухню.

Я погасил свет и лег на кровать лицом к стене. Скоро Лида вернулась и легла тоже — обидчиво, стараясь не касаться меня.

От ковра на стене веяло душной теплотой; пробили часы на Спасской башне, и радио у Савельевых умолкло. Лида уже давно спала. Я лежал с открытыми глазами, прислушивался к звукам, долетавшим с близкого к дому шоссе, считал проезжавшие в ночи машины. Но сон все равно не шел. За окном посветлело; я решил встать и пойти побродить по росе в яблоневом саду — там, за крайней улицей нашего военного городка. И показалось, что я уже в саду, уже слышны голоса птиц, проснувшихся на заре, и видна вылезающая из-за дальнего леса раскаленная краюха солнца, и следы мои тянутся по белесой от росы траве — ровные, отчетливые, потому что я не так уж плох, как думает Евсеев, и вовсе не разделяю знаний и навыков. Просто у меня еще не было возможности показать себя. Но я покажу, покажу…

Когда проснулся, часы на тумбочке показывали, что до утреннего построения осталось пятнадцать минут. Я стал быстро одеваться. Лиды и Андрейки дома не было — обидевшись, жена ушла гулять с сыном пораньше. Возможно, в тот самый сад, в который я собирался сам на рассвете.

Не знаю, правда ли, что утро вечера мудренее, — от вчерашних мыслей остались смутная тревога и единственное желание, чтобы никто не трогал и можно было спокойно заниматься делом — нравящимся или ненравящимся, не имеет значения. Так, во всяком случае, мне хотелось отныне жить.

Офицеры были уже в сборе. У входа в казарму стояли, выстроившись, солдаты и сержанты. Солнце высветлило их лица, выгладило складки на гимнастерках, и они казались какими-то особенно бодрыми, чистыми, довольными.

Корт налетел на меня.

— Ты сегодня техников проверяешь, да? Не забудь сказать, если что выявится, я план по решению собрания готовлю. — Он заглянул в записную книжицу и ткнул в нее авторучкой: — И еще ты должен к вечеру сдать мне план по военно-технической пропаганде. Понял?

— Это вопросы к коммунисту Корниенко или к инженеру под той же фамилией? — мрачно сострил я.

— А-а, не дури! Конечно, к инженеру.

— Тогда, кстати, кто будет проверять техника по передатчикам?

— Зачем же проверять? Ты сам теперь этим делом занимаешься, Евсеев здорово придумал. Действительно, кто, кроме тебя, справится с двумя должностями?