Владимир Жуков - Бронзовый ангел

Дробышев тоже узнал меня, но удивление не тронуло его пухлого, обгоревшего на солнце лица. Что он, специально выбрал кабину, где я работал? Ухмыльнулся и сделал от порога шаг вперед.

— Значит, ты? — спросил я вместо доклада.

— Я, — согласился он и вытащил из кармана часы «Молния» на цепочке. — Не доверяешь?

— Отчего же. Ты, значит, здесь служишь?

— Ага. Нашлось теплое местечко.

— Ты, я вижу, не изменился, — сказал я. — Лучше…

— Лучше начинал бы, — перебил Венька. — Времечко, оно бежит себе.

Я спохватился: действительно, нашел, когда беседовать. Отвернулся к шкафу с аппаратурой и стал смотреть на сигнальные лампочки. И вдруг мне показалось, что в настройке системы должна обнаружиться ошибка. Помнилось, прежде импульс был на пределе. А сейчас? Взял отвертку и начал поворачивать регулировочный шлиц, хотя делать это теперь ни в коем случае не разрешалось. Не разрешалось, а я вертел отверткой… Взгляд мой встретился со взглядом Жерехова, он молчаливо укорял: «Что с вами?» Спохватившись, я крутнул шлиц обратно и оглянулся на Веньку. Тот сидел на табурете возле столика, закинув ногу на ногу. Перед ним лежал самодельный блокнот — общая тетрадь, разрезанная пополам.

— Так-так, командир, — сказал Венька. — Двигай дальше. Ты, я вижу, неплохо инструкцию усвоил.

Меня кольнуло это «командир»; в училище ребята так звали скорее из уважения, чем по уставу, и Венька вспомнил давнее, несомненно, для того, чтобы подчеркнуть перемену в наших положениях.

— А кстати, чего это ты за техника вкалываешь? — ангельским тоном спросил он и покачал свои часы на указательном пальце. — Не справился или должности не нашлось?

Я все еще держал в руках отвертку; черт знает что ею натворил из-за нежданной встречи, а теперь этот вопрос — специально рассчитанный, чтобы побольнее задеть.

— Техник заболел. В госпитале.

— Бедняга, — сказал Дробышев, и по тону его голоса было нетрудно уловить, что «бедняга» относится не к технику, а ко мне, и что я оказался на новой должности конечно же по неспособности быть кем-то иным.

Но теперь я промолчал. Дробышев положил часы на стол и что-то писал в своей разрезанной надвое тетрадке. Только изредка, не глядя на меня, бросал каким-то деревянным голосом: «Так, так… Хорошо… Преотличнейше!»

В динамике щелкнуло, я быстро доложил о готовности кабины. Не успел договорить фразы, как посыпались доклады других, и то, что я успел первым, заставило меня улыбнуться — все-таки здорово получилось, что первый, Дробышеву нечего будет сказать. Конечно, ненужной регулировкой я дело подпортил, но не страшно, раз успел.

Прошло еще немного времени, и снаружи кто-то позвал Веньку.

— Иду, — ответил он и не тронулся с места. Морщил лоб и что-то строчил в блокноте.

Его еще раз позвали. Наконец он встал, в упор посмотрел на меня:

— Вот так, командир! — и выскочил из кабины.

Нас собрали в солдатском клубе — тесном, с земляным полом, с белеными стропилами, низко нависшими над рядами скамеек. Я сел в четвертом ряду. Впереди расположились командир, Корт и замполит, дальше теснились незнакомые спины и по-разному стриженные затылки офицеров с полигона.

Раздалась команда — и все встали. Вошел генерал. Он разрешил сесть и медленно пошел к невысокой сцене, где стояла тумбочка, покрытая куском кумача. Генерал положил на тумбочку кожаную папку, открыл ее и стал перебирать бумаги. Наконец поднял голову и начал говорить, не обращая внимания на документы, которые только что внимательно перебирал и которые лежали теперь поверх кожаной папки. Из слов его выходило, что мы, то есть наше подразделение, достойны похвалы; за довольно короткий срок сложная, новая техника в общем освоена неплохо, мы вполне уложились в нормативы.

Мне почудилось, что в эту минуту по клубу пронесся негромкий шум. Даже не шум, а просто движение. Наверняка каждый из наших офицеров двинулся, что-то шепнул соседу или просто облегченно вздохнул. Всегда приятно слышать, что работа сделана неплохо, а мы ведь старались. Кто больше, кто меньше — на круг получалось прилично. Генерал уловил шумок и сделал паузу; оглядел ряды и взял со столика свои бумаги. Потом вытащил из кармана очки и поднес к глазам. Он не надел их, а лишь взглянул через стеклышки на документы, отвел руку и протянул: «Но однако…»

И вот тут-то началось; я сразу понял, что такое «разбор». Досталось всем: Евсееву, замполиту, Корту, ну, всем, кто занимал хоть какой-нибудь командный пост. Только меня генерал почему-то не упомянул. Покончив с разбором общих действий, принялся за частности: перешел к техникам, к операторам. Тут он чаще подносил к глазам очки, заглядывал в записи, — видно, на листах были замечания проверяющих. Генерал перебрал по фамилиям почти всех техников, а меня снова не упомянул. Я разволновался, не переставая, водил рантом сапога по земляному полу. Наверное, подумал, генерал не называет меня потому, что я инженер и техника заменяю временно, а потом все же решил, что, раз я первым уложился по времени, генерал приберегает меня под конец, чтобы поставить в пример. Надо же кого-то поставить в пример, иначе какой же разбор? От нетерпения я быстрее задвигал ногой, и на полу образовалась канавка с загнутыми, как у молодого месяца, краями. И вдруг услышал, что генерал говорит обо мне.

— А на ком мне, товарищи офицеры, хочется остановиться особо, так это на инженер-лейтенанте Корниенко. — Мне показалось, генерал произнес мое звание таким тоном, словно оно было чем-то позорным. — Мо-ло-дой чело-век, недавно окончил высшее инженерное училище. Кстати, он здесь?

Я встал. Множество лиц обернулось ко мне. На всех было написано ожидание.

— Мо-ло-дой че-ло-век, — с расстановкой повторил генерал, — недавно окончил высшее инженерное училище! Но вы посмотрите, товарищи офицеры, сколько замечаний по его работе пришлось сделать проверяющему…

Слова, составлявшие длиннющий список моих недостатков, больно хлестали по ушам: «не знает», «недостаточно овладел», «плохо освоил», «с трудом разбирается». Казалось, все самые обидные обвинения, какие только можно себе вообразить, имелись тут.

— Я не берусь объяснять, чем это вызвано, — заключил генерал. — Но вам, товарищ лейтенант, надо всерьез задуматься над выбранной профессией. Так относиться к делу нельзя. Вас партия и правительство не в бирюльки послали играть, а служить в зенитно-ракетных частях Войск ПВО страны — важнейшего вида наших Вооруженных Сил!

Последние слова генерала донеслись до меня как сквозь вату, ноги обмякли, словно оттопали десятка два километров, я мечтал только об одном — скорее сесть. Но генерал все говорил, говорил. Многие из смотревших на меня отвернулись. Я бессознательно обводил взглядом лица, которые еще были обращены ко мне, словно просил о заступничестве. И тут увидел Дробышева — он ехидно поглядывал из конца первого ряда.