Владимир Жуков - Бронзовый ангел

— Да, не надо пожарных, — сказал Воронов и спохватился: — Вот «скорую» нужно. «Скорую помощь» необходимо вызвать.

— Сейчас прибудет, — сказал лейтенант и присел на корточки. — Вызвали уже. — Он взял китель Воронова, свернул в комок и сунул под голову Реброву.

Воронов посмотрел на Реброва. Лицо его, в копоти и грязи, распухло, от этого разгладились складки, тянувшиеся к углам рта. Губы, тоже вздувшиеся, обрамляла корка запекшейся крови.

Подул ветерок, и волосы на голове Реброва зашевелились. «Хорошо, волосы не пострадали. И лицо вроде цело», — подумал Воронов и тут же заметил, что слева, выше виска, волосы у Реброва неестественно светлые. «Известка, что ли? — Воронов потянулся ближе. — Откуда тут известка? — И отпрянул: — Он поседел, Ребров, поседел там, в огне».

Воронову вдруг стало страшно. Страшно оттого, что отчетливо обрисовалась картина, которую уже никто не в силах изменить: пожар во время эксперимента, тяжело пострадавший Ребров, сгоревшее оборудование, стоившее многие сотни рублей, а короче — чрезвычайное происшествие. Их виновников не гладят по головке, особенно в армии. Армия — это порядок. Происшествий, тем более чрезвычайных, быть не должно.

Вдалеке тревожно прозвучала сирена. Звук ее приближался быстро, как будто она находилась на летящем снаряде.

— В проходной предупредили? — спросил старший лейтенант из караула.

— Предупредили, — сказал кто-то из солдат. — Ворота открыты.

Показался «ЗИМ» с красными крестами на матовых стеклах. Приседая на задние колеса, он несся по широкой дуге к стендовому домику. Заметив группу людей, шофер притормозил и изменил направление. Выскочили люди в белых халатах. Один, с чемоданчиком в руках, схватил руку Реброва, ища пульс. Санитары, растолкав солдат, поднесли носилки. Ребров тяжело застонал, когда его опускали на шершавый брезент. Человек с чемоданчиком задавал Воронову вопросы, быстро писал в блокноте. Узнав, что пострадавший — офицер, рванул листок:

— Вот адрес. Мы доставим его к вам, в военный госпиталь.

Машина снова взвизгнула и, раскачиваясь на ухабах, понеслась обратно к воротам. Форточки задних окон ее были открыты. Они торчали в разные стороны, и машина с округлым низким багажником напоминала чем-то Веркина — широкозадого, с оттопыренными ушами. «А где он сам? — подумал Воронов. — Он-то цел?»

Веркин стоял неподалеку и угощал солдат сигаретами. Он был уже в кителе, немного испачканный, но такой же, в общем, как всегда. Воронов удовлетворенно вздохнул и нагнулся за своим кителем. Надевая, спросил старшего лейтенанта:

— От вас позвонить можно?

По дороге в караульное помещение они зашли в стендовый домик. Черная стена, где еще недавно висели целехонькие расходомеры, железный остов пульта с обнаженной проводкой, пустые трубы огнетушителей на полу. Воронов прошелся из угла в угол, потрогал осциллографы. Краска на них отшелушилась. Он тяжело вздохнул и позвал механика:

— Надо бы слить горючее из расходных баков в главные.

— Я слил, Дмитрий Васильевич. Хорошо, что они, подлые, не рванули, а?

Воронов не ответил. Почему подлые? Не хватало еще взрыва.

В домик вошел Веркин.

— Дела-а, — протянул он и загасил о стенку сигарету. — А знаете, Дмитрий Васильевич, у Реброва отец нашелся. Могила, вернее. Он нам сегодня рассказывал. Его брат туда полетел. А сам вот остался и погорел.

Воронов посмотрел на Веркина. «Отец? У Реброва нашелся отец? — Воронов устало потер лоб. — Ах да, он говорил. Летчик, без вести пропал в войну. И он действительно не поехал? Из-за работы не поехал?» Быстро промелькнувшая мысль по-новому высветила случившееся. Стало еще горше оттого, что Ребров пострадал. И уже снова думалось не о том, что сказал Веркин, а о пожаре, о хорошо начатом и прерванном деле и о том, что еще придется за все получить сполна.

Старший лейтенант из караула толкнул ногой огнетушитель. Пустой цилиндр покатился по грязному полу, жалобно загрохотал. Старший лейтенант что-то проговорил и пошел прочь. Воронов покорно последовал за ним, будто был его подконвойным. Шел и смотрел на загорелую до медного оттенка шею старшего лейтенанта. И где это он успел так загореть? Воронову хотелось узнать, что думает о случившемся этот уже немолодой, видимо, засидевшийся сверх меры во взводных офицер, но первым заговорить он стеснялся, а старший лейтенант молчал. То ли из сочувствия к чужой беде, то ли из презрения к людям, не способным делать свое дело как надо.

В караульном помещении Воронов, не раздумывая, точно кидаясь в холодную воду, набрал номер телефона кафедры. Вслед за гудками голос лаборантки сообщил, что никого из преподавателей нет, ушли обедать. Воронов зло, не дослушав, нажал на рычаг. Палец быстро закрутил диск, набирая номер телефона начальника факультета.

Воронов удивился, когда услышал в трубке голос Полухина, но тут же вспомнил, что генерал с сегодняшнего дня в отпуске. Как мог твердо произнес:

— Товарищ полковник, докладывает инженер-подполковник Воронов. Полчаса назад во время эксперимента на стенде произошел пожар. При тушении огня серьезно пострадал инженер-майор Ребров. Причины пока неясны. Сейчас выезжаю.

Крыши стлались внизу уступами. Выше, ниже, вбок уходили красные и серые склоны, крапленные ржавчиной, чисто вымытые дождями. Голуби срывались с карнизов и, описав круг, падали в узкие пропасти дворов навстречу зеленому дыму распускающейся листвы. Желтая от яркого света уличка, расколов груды домов, убегала к другим домам, к другим крышам, словно они больше нравились ей — растворенные в замоскворецкой дали, закутанные в невесомое марево, и трудно было выбрать, что лучше: оставаться здесь, у окна, рядом с привычными глазками слуховых окон, с тонконогими антеннами или бежать вместе желтой уличкой на асфальтовый простор, к близкой Москве-реке. Все годится, все одинаково — как скаты крыш, как два края улички-обрыва.

Нина спрыгнула с подоконника. Взгляд наткнулся на телефон. Может, и он, черный блестящий аппарат, виноват в том, что так замечательно хорошо? Зазвонил вдруг, и в трубке послышался голос Ордина. Странный человек Ордин: входит без спроса в жизнь и так же спокойно уходит — не знаешь, на день или навсегда. И если разобраться в нем, в Ордине, так ничего стоящего не найти, но ей, Нине, он почему-то делает только хорошее. Ну, в целом хорошее. Разве без него получилось бы так: училище, потом работа, почти такая, как хотелось, и вот — портрет. Готовый, совсем готовый, осталось только заказать раму. И Ордин сказал, что поможет устроить его на выставку.

Нина дотронулась до телефона, будто хотела удостовериться, так ли все на самом деле. И показалось, снова слышит уверенный, нескрываемо насмешливый голос: