Владимир Жуков - Бронзовый ангел

Шофер, меланхоличный, по обыкновению молчавший в течение всего разговора, будто пробуждаясь ото сна, спросил:

— А про дорогу в Займище, часом, в милиции не докладали?

— Докладали, дорогуша, докладали. Дрянь дорога. Только мы ведь сюда не по асфальту кататься приехали.

— Мне что, — сказал шофер. — Вам маята.

Так вот и закачалась за ветровым стеклом еще одна дорога — неизвестно кем проложенные колеи в лесных трущобах. Ветки хлестали по брезенту газика еще минут пятнадцать, потом вокруг посветлело, и за деревьями угадалась опушка. Она встретила путников голубым и просторным небом, под которым стлался покрытый травой косогор; вдали, у горизонта толпились темной кучкой избы небольшой деревни.

— Вот оно, ваше Займище, — сказал шофер и прибавил газу.

Все напряженно вглядывались в приближающиеся избы. Алексей почему-то задержал взгляд на том месте, где дорога вливалась в деревенскую улицу: показалось, там должен появиться человек, ради которого было совершено далекое путешествие.

Как ни странно, этот человек действительно объявился, как только въехали в деревню. У третьей от края избы, положив руки на изгородь и навалившись на нее тяжелым не по летам телом, стоял парень лет двадцати восьми, в пиджаке и военной фуражке без ремешка. Козырек фуражки был нелепо сдвинут набок. Это и был Степан Бурмакин.

Парень испуганно хлопал белесыми ресницами, но с места не трогался.

Зуев вышел из машины, тоже привалился к изгороди, только с другой стороны, заговорил. Парень еще долго хлопал ресницами и наконец изрек:

— Не пришьете дела! Ученые!

— Мы ничего не хотим сделать вам плохого, — сказал Зуев. — Вы должны просто помочь нам. Это ваш гражданский долг.

— Не пришьете все равно, — твердил Бурмакин. — Папаня срок получил, и хватит. Мы с мамашей тоже натерпелись. Не пришьете. Сын за отца не ответчик. — Он замолчал и задрыгал ногой. Жердь, на которую он опирался, закачалась, готовая вот-вот упасть с лыковой перевязи.

— Не дури, отвечай, что говорят! — нервно выкрикнул военкоматчик. — А то и вправду по-другому разговаривать придется.

— Тише, тише, — остерег Зуев и снова принялся убеждать парня.

Алексей стоял рядом, с тревогой оглядывая говоривших. Странно — еще неизвестно, знает ли что Бурмакин, а его уговаривают. А вдруг и вправду знает? Как же тогда Зуев напишет в газете, что в розысках помог сын предателя?

— Так вам, что ли, знать надо, где самолет упал? И только? — неожиданно подобрел Бурмакин и еще дальше вбок сдвинул свою фуражку.

— Ну да. А главное — где летчик похоронен?

— Где похоронен — это никто не скажет. Даже кто закапывал. Время могилы ровняет.

— А вы видели, как хоронили? — вкрадчиво спросил Зуев.

— Ничего я не видел. С покойным батей ходили через лес, он мне самолет указал. Ну, Полозовых встретили, только они от нас ушли.

— Подробней, подробней расскажите.

— Что подробней? Мы подходим, а они от нас хоронятся, будто ничего бедового не делали. А у самих под кустом лопаты лежат, в земле испачканы. Поговорили да и разошлись. Я боком забежал к самолету — сгорел самолет весь. И внутри, и снаружи.

— А вокруг что было?

Парень будто испугался этого вопроса. Подергал рукой козырек и снова навалился на изгородь.

— Ну?

— Трава погорелая да куски железа белого от самолета.

— Какого железа?

— А кто его знает? Полозовы, наверное, топором от самолета отсекали, гроб мастерили. Ежели они летчика похоронили, так из чего им другого гроб было сделать? И все! — вдруг истерически воскликнул Бурмакин. — Все! Не знаю боле ничего, и не спрашивайте. Не пришьете дела. Папаня свое высидел!

Он пригнулся, проскочил между слегами изгороди и быстро, чуть ли не бегом, затрусил по улице. Шофер хотел кинуться вдогонку, но Зуев остановил. Все направились обратно к машине. Алексей шел сзади — решил молчать, ждать, что будет.

Народу на деревенской улице прибавилось. Пока разговаривали с Бурмакиным, к калиткам повыходили женщины, смотрели на приезжих. Ветер доносил запах навоза, дыма из труб. Было так тихо, что слышались шаги людей, идущих к машине. И неудивительно, что в этой тишине даже негромко сказанное слово услышали все. Оно донеслось от газика. Там, на подножке, рядом с шофером, сидел незнакомый паренек в очках, одетый по-городскому — в костюме и при галстуке. В руках он держал ремешок фотоаппарата. Аппарат качался у самой земли, как маятник.

— Ерунда! — Это слово и сказал незнакомец. — Эти разговоры — ерунда.

— С кем имею честь? — шутливо спросил Зуев.

— Фимка Кекеш, из райцентра. Каждой бочке затычка, — сказал шофер. — Надо же, в такую даль притащился!

— А вам завидно? Я мешаю? — Фотоаппарат взметнулся вверх, следуя за рукой вставшего, Кекеша. Парень оказался худым и долговязым. Быстрым движением поправил очки, криво сидевшие на носу; одно из стекол было разбито, и это придавало лицу Кекеша глуповатый вид. — Смейтесь сколько угодно. Но я все-таки первым прибыл сюда.

— Фимка у нас чумовой, — вполголоса пояснил военкоматчик. — Электромонтер он, а возомнил себя писателем. Непорядки ищет, пишет в область, в Москву. Только путает все. Его в районной газете на пушечный выстрел к дверям не подпускают.

— Язвите про меня? — поинтересовался Кекеш. — Не слушайте, товарищ полковник, — обратился он к Зуеву. — О человеке надо судить по делам. К тому же современники пристрастны. По делам надо судить.

— Попробую, — сказал Зуев. — Только уж выдавайте дела высший сорт.

— Мне это нетрудно.

— Ну-ну!

— А как насчет славы? Сочтемся? — Губы Кекеша вытянулись в улыбку, глаз за разбитым стеклом очков сощурился, подмигнул. — Ладно, скажу. Из уважения к центральной прессе. Место падения самолета, на которое указывает Бурмакин, совпадает с тем, что определено мной. По ряду наблюдений. Это пункт «а». Пункт «б» — летчик похоронен в металлической обшивке самолета. Стало быть, для дальнейших поисков нужны саперы. Пункт «в»…

Зуев шагнул к Кекешу и порывисто схватил его костлявую руку:

— Ай умница! Ну что за умница парень! А мы-то, вояки… Конечно, саперов нужно, давно нужно, с миноискателями. Ну ладно, продолжай свои пункты.

— Пункт «в» — у Степки Бурмакина что-то есть, связанное с летчиком. Что — не говорит, зараза…

Потом, узнав Ефима Кекеша ближе, Алексей понял, что судьба свела его еще с одним Зуевым, человеком столь же настойчивым, любопытным, ищущим, но более страстным, ершистым. Зуев должен был найти, Кекеш — найти во что бы то ни стало. Он моментально включился как равноправный член в маленькую поисковую группу, хотя, как оказалось, давно уже разведывал могилу сам и дал себе слово не говорить об этом никому, пока дело не будет сделано. Та же логика, что и у Зуева, привела его в Займище. Только добрался он сюда одному ему ведомым путем — сначала на попутной полуторке, а дальше — на пароме. И проселками, используя велосипед, который стоял сейчас, запыленный, у изгороди. С Бурмакиным Кекеш успел проговорить целый час. Толковал и еще кое с кем из деревни. Действительно, старший Бурмакин знал Полозовых, и, перед тем как стал путаться с немцами, их часто видели вместе. Хоронить летчика братья его не взяли, но он пошел на место падения самолета вроде по пути к родичам, в другую деревню. То ли для отвода глаз, то ли случайно, он взял с собой сына. Но что тот видел? Только ли лопаты, измазанные глиной, и ободранный фюзеляж обгорелого самолета? Кекеш долго выпытывал, как выглядел самолет, что было вокруг. Младший Бурмакин на эти вопросы отвечал нехотя, а Кекеш наседал, ему очень хотелось найти какую-нибудь вещь, принадлежавшую герою. Мог же тот выбросить что-нибудь из огня на землю, или просто могло что-то остаться, не сгореть.