Владислав Смирнов-Денисов - Дурман-трава

Напугав ластившегося к ногам Пыжа, он внезапно наклонился, уперся в камень что есть силы и сдвинул его. «Надо вернуть, все вернуть! Что натворил, что натворил!.. — но тут же с испугом подумал, что сегодня уже не вернуть. — Нилыч, должно быть, уже на базе, и вертолетчики зачем-то прилетели… Что ж это на меня нашло такое, напасть какая-то…» Вернуть камень в прежнее положение недостало сил. Он поднес бинокль к глазам и посмотрел туда, где за скалою скрылась в тот раз Майя. Почудилось там какое-то движение… «Неужели она!» Неожиданно кто-то толкнул его в спину.

— Кто здесь! — вскрикнул он в ужасе и обернулся к отпрянувшему в испуге коню. — А… это ты… напугал, черт…

Подозвал Проню, скормил ему ломоть хлеба, оседлал.

По дороге на базу он подумал, что обо всем расскажет Нилычу, и это решение успокоило. В лагерь он добрался к полуночи. Расседлал и пустил коня. Сам пошел на голоса, доносившиеся из палатки.

Дверь была открыта, оттуда шел запах жареной рыбы. Терентий, войдя, поздоровался со всеми, понимающе переглянулся с Нилычем, но тот отрицательно качнул головой, мол, все по-прежнему и, как бы невзначай, приложил палец к губам. В свете керосинок он различил знакомые лица вертолетчиков, Нилыча, геоботаника Ирины Северцевой, Саши-лаборантки, сторожа Сереги, Рифа-рабочего из орловской партии, в темных углах сидели еще какие-то люди, но их не разглядел.

Оказалось, что вертолетчикам дали нелетную сводку, — и экипаж заночует в лагере.

Терентий кинул на нары вьючный мешок с орехами.

— Угощайтесь, мужики, прошлогодними запасами.

Все оживленно потянули руки к мешку.

— А это что такое? — Володя-вертолетчик протянул смятую бумажку. — Ишь разбросался, хе-хе…

Кровь ударила в лицо Терентия. «Вот и пропажа», — подумал он и в испуге глянул на Нилыча, но тот был занят едой и даже не заметил, что передал Володя.

— Завалялась… — стушевавшись, прошептал Терентий, в горле запершило, и сунул двадцатипятирублевку в карман штормовки, заметив, что Северьян пристально смотрит на него. Словно испугавшись этого взгляда, он отвернул лицо от света, вздохнул и, уняв волнение, спросил:

— Как орехи, мужики?..

— Надо бы их подпечь, — подал голос Северьян. — Дай-ка сюда вьючник. — Взяв его, Северьян высыпал в угол на брезент орехи. — Вытряхнуть бы надо, — проворчал он и сунул мешок под нары, при этом бросил острый взгляд на Терентия, от чего тому стало не по себе.

Но старик уже ловко переворачивал на большой сковородке куски рыбы, поглядывая на вертолетчиков в ожидании свежих камчатских новостей, чтобы назавтра же развезти их по «таежному народу».

Терентий хотел было тут же вызвать Нилыча на двор, чтоб, не откладывая, сказать о случившемся с ним, но что-то останавливало. Первоначальная решимость пропала. «Что подумает? А вдруг скажет остальным или начнет срамить при народе?.. Нет. Надо уловить момент, когда окажемся с ним один на один». Решив так, Терентий успокоился и присоединился к общей трапезе. Северьян потчевал вертолетчиков красной икрой и чавычей. Командир Володя Голубев, черпнув из таза кружку икры, смачно испивал ее, закусывая свежеиспеченным хлебом. Он был главным балагуром. Витя Бузина, бортмеханик, все больше помалкивал, лишь от случая к случаю кивал, а иногда понимающе добродушно усмехался и вставлял одно-два словца «для оживляжу». Радист Устин спешно закусил и, захватив Северьяновы марек и ружье, ушел в ночь, сказав, чтоб ждали его утром.

— Приезжала в Петропавловск на днях столичная комиссия… — заметил Голубев.

— Так-так-так… — Северьян выполз из дальнего угла палатки, куда он только что спрятался. — Чего ж они, Вавачка, приезжали?

— Комиссия на самом верхнем уровне. Слухи пошли — будет она урезать камчатцам дальневосточный коэффициент, мол, изрядно хорошо мы живем — рыбы много, ягод завались, икра есть и вообще жизнь не хуже, чем в Европе. Возили мы эту комиссию в Мильково, в Ганалы, на горячие источники и в долину гейзеров, и кто-то из комиссии еще пуще подкрепил «мнение». «А вам, — говорит, — и Сандуны не нужны, и красоты такой природной мы не видывали».

А деньки, скажу я вам, выдались! Солнце и жар не хуже южных. Вот комиссия, глядя на нашу чудную жизнь, об ней, об жизни и выводы для высшего начальства подготовила — слишком вольготная…

— Сандуны? Что это Сандуны? — спросил Северьян.

— Баня в Москве, с бассейном и массажем… Да… И только им всем в Москву на другой день лететь, как ночью Камчатку-то нашу и затрясло. Тряска для Петропавловска — рядовая, баллов не больше трех… Но на того самого, что о Сандунах говорил, ночью с потолка люстра обвалилась, да так дала, что мозги тут же у него в обратном направлении заработали: оставить коэффициент и убираться отсюда подобру-поздорову. В этой мысли их и погода укрепила: на другой день с Тихого дунуло — ливня с мокрым снегом нанесло… Они два дня из порта — в гостиницу, из гостиницы — в порт, все улететь не могли…

— Так-так-так-так… Значит, по-прежнему живем, землетрясенье спасло… Тут уж не без него обошлось, — Северьян многозначительно поднял палец вверх. — Хотя теперь-то наши края балуют, а без того невозможно, потому — народ сбежит, они, наверху, понимают…

Терентий закемарил. Сквозь дрему до него долетали отдельные обрывки рассказов, хохот, какой-то шум…

И все же он уловил во всем гомоне ее имя. Говорил как будто Виктор Бузина:

— Забрали у Майи несколько бочонков с икрой, копченого и вяленого балыка, солонины. Чуть не целую загрузку вертолета сделали у нее… Отвезли в колхоз…

— Она что, опять на договоре нынче? — услышал Терентий Северьянов голос. — В прошлом году она с Маринкой из Паланы на пару работала. Что-то разругались… Маринка ушлая баба, говорили, будто на себя почти весь пай записала. Майке — нечего и получать. Нынче рыба идет хорошо… Я-то, дурак, зря с геологами связался, надо бы и мне на промысел… Кто знал, год на год не приходится. И здесь полегче, все больше ногами работаешь…

— И задом в седле, — подколола Саня-лаборантка, — вон твой напарник так уморился, что спит без задних ног…

— Тереша целый день в пути, Ирка-то тоже, смотри, давно дрыхнет… — кивнул он в угол. — Их дело молодое. Это у нас бессонница…

— Северьян, кто такая эта Майя?

— Хорошая девушка…

— А я разве плохая? Чего она одна по тайге шастает?

— В добытчицах. Четвертый год промышляет.

— А лет сколько ей?

— Марина говорила, не больше двадцати… Не из наших. С Севера откуда-то приехала, вроде с Анадыря иль с Тикси. Зимой-то ее в Палане нет. И видел я ее раз всего-то… Но хороша… Мать вроде русская, учительница. Отец — из здешних: то ли коряк, то ли чуванец. На зиму она к деду в тундру ездит…