Владислав Смирнов-Денисов - Дурман-трава

Он выключил преемник. По щекам текли слезы. «Совсем раскис, — подумал он, вытаскивая из-под головы кисет; скрутил «козью ножку», задымил махрой. — А вдруг придется остаться здесь?» Он оглядел молчаливую черноту балагана. Вокруг свечного огня мельтешила ночная бабочка. Откуда она здесь? Он задул свечу и прислушался к темноте.

— Живи сколько сможешь, — сказал он тихо, прислушиваясь к шелесту крыльев ночного мотыля. «Значит, надо хорошо надеяться. Искать путь к тому, на что надеешься. Кто плохо надеется — умирает быстрее» — так рассуждал Терентий, слушая тишину, пыхая самокруткой в мокро-зеленый сумрак балагана, иногда захлебываясь в злом кашле. Постепенно сердце его успокоилось, голова потяжелела — он засыпал наконец под монотонно шелестящую снежную крупу, не унимавшуюся в ту холодную ночь до самого нового дня.

Во сне Терентий снова, в какой уже раз, увидел ту громадную, скрытую под прозрачным кратером водопада чашу, наполненную желтым металлом. Над чашей горит-плывет осеннее солнце. Мириады ослепительных зайчиков скачут и мечутся по желтому дну.

Впервые увидев эту сокровищницу, он обрадовался, от счастья сердце готово было выскочить из груди. Снова, как тогда, рядом со взорвавшейся лавиною, он почувствовал себя великаном. Он смотрел вниз долго, не отрывая глаз от золотых бликов. Сколько искателей счастья лежат нынче в глухой, каменистой земле, храня адрес находки? Он обернулся, осмотрелся вокруг, словно ища, с кем можно было бы поделиться своей радостью, поведать о подвиге, о лишениях и муках, которые преследовали его на протяжении всей этой долгой дороги.

Тайга смотрела на него угрюмо. Наполняя долины густым паром, таял под застывшим в небе неподвижным солнцем снег. Осыпались с деревьев желтые и красные листья, и лишь в самом конце распадка, спрятанные от ветра темно изумрудными скалами, краснели в осеннем наряде березы и осины…

— Эй! Я нашел его-о-о… — закричал Терентий. Жутко отозвалось в распадке эхо: «О-о-о-о».

Три ручья выносили хрустальной чистоты талые воды на чуть покатую гигантскую ступень, по краям посеребренную изморозью и снегом. Среди омываемой водяными струями зелени желтыми искорками поблескивал на солнце застрявший в траве тяжелый золотой песок. Ручьи, слившись воедино, разгоняясь по кварцевой ступени, с рокотом проваливались в розоватую мраморную чашу, наполняя ее все новыми и новыми крупицами тяжелого песка. Ниже Терентий насчитал еще несколько подобных колодцев-чаш, в которые тысячелетиями водный поток нес из стареющих, крошившихся пластов благородной породы бесчисленные порции песка, даже целые слитки вымывались из трещин.

К другим колодцам подступов не было, они схоронились в глубоком ущелье. Только с того места, где стоял Терентий, с края этого водопада, можно было увидеть, как поток, стремительно ворвавшись в ущелье, несется по кварцевым, сверкающим белизной трамплинам внутрь горы и затем пропадает где-то в невидимой глубине земли. Края этого громадного золотого логова густо поросли хвойными деревьями. «Вот почему ни с самолетов, ни со склонов, ни с долины невозможно было обнаружить деминское золото. Вот какова его тайна, — подумал он, восхищаясь хитростью природы. — Жаль, не смогли увидеть этого Родька и Майя, Сухарь тоже, наверное, порадовался бы. Вот оно золото, под ногами, бери сколько хочешь… Напрасно усмехался старик Саганов. Ведь нашел же, шельма…» — хвалил себя Терентий, улыбаясь. И никто не восторгается, не хлопает его по плечу, радуясь его удаче. Но теперь все это будет, только нужно выжить, добраться назад. Теперь-то ему поверят, во имя чего он готов был погибнуть, чем занято было все это время его сердце… Поверят… как же не поверить? Только бы дойти к людям.

Вспомнил Родьку. Вспомнил его остановившийся взгляд, как сидел возле водопада, как долго не хотел уходить, поджидая Кольку. …Сломался тогда Родька, душа надорвалась. Даже не обрадовался ни людскому обществу, когда вышли к геологам, ни снаряжению, которым поделились с ними добрые люди. То и дело Терентий ловил его испуганный, порою же, напротив, совсем безразличный, блуждающий, отсутствующий взгляд.

Вспомнил, как расставались с Майей у далекого, заброшенного среди гор, дремавшего, заболоченного озера, как долго убеждал ее уйти, заверяя, что с ними ничего не случится. Ушла она в конце августа вниз по реке к геологам. Заставил уйти.

Остались они вдвоем с Родькой. После ухода Майи еще больше почернело Родькино лицо. Во время трудных переходов, на перевалах с крутыми осыпями, на обрывистых тропках Родькины глаза наполнялись ужасом. Часто приходилось вздрагивать от неожиданных судорожных его криков. Стоило Терентию оступиться, как Родька хватал его цепкими руками и долго не мог отпустить, разжать судорожно сведенные пальцы. И показалось тогда Терентию, что не боится Родька за себя, но если что-нибудь случится с ним самим, то этого парень не вынесет.

— Родя, может, жив Сухарь, рано ты его хоронишь, — успокаивал он, но очень странно смотрел на него Родька, и в глазах его Терентий читал неверие и страх.

Однажды, переходя вброд который уже за тот день ручей и поскользнувшись, Родька выполз на карачках из воды и долго сидел на берегу, мокрый, посиневший от холода. Сидел недвижимо, засунув окоченевшие пальцы в рот, безумно уставившись в воду.

Терентий, не заметивший вначале его отсутствия, ушел вперед. Вернувшись, он увидел сгорбленного, коченеющего Родьку, мертво сидящего на сыром прибрежном мху.

— Ты чего? — спросил, испугавшись, Терентий. — Что с тобой, Родя?

Он обернулся к нему, по лицу его текли слезы.

— Не могу, Тереха, больше не могу. — Он схватился за голову руками и стал мотать ею из стороны в сторону.

— Да ты что, спятил? — закричал Терентий.

Родька опустил руки и жалко посмотрел на него.

— Родька, Родька! — Терентий, схватив его за плечи, стал тормошить. — Родя! — закричал он отчаянно.

— Не могу, Тереха… — Родька вдруг размяк, склонил набок голову. — У меня перед глазами… Мне кажется, — зашептал он, — что ты тоже умрешь… Стоит ли все золото, которое мы найдем, одного тебя, зачем оно тебе мертвому?

— Что ты несешь?!

— Мне все время видится твое окровавленное лицо. Я не могу, Тереша, отделаться от этого видения.

«Переутомился мужик, — решил Терентий. — Нужно отдохнуть от дороги, мы ведь еще ни дня не стояли. Беспрерывно шли в любую погоду. Он устал, просто устал».

— Отдохнем, Родька, может, пройдет, — сказал Терентий как можно спокойнее.

Палатку поставили тут же у ручья. Три дня Терентий позволил себе и Родьке беззаботно отсыпаться, подкреплять силы бульоном из рябчиков, лакомиться черной смородиной и жареными грибами. Ловить хариусов в ручье. Несколько месяцев беспрерывной, изматывающей дороги по безлюдной тайге подорвали силы обоих. Терентий только теперь почувствовал жуткую усталость. Одна лишь казавшаяся близкой цель давала новые силы для преодоления крутых перевалов, подъемов в длинных ущельях, для короткого сна, да и после Родькиных слов цель будто померкла. А к концу августа все сложнее становилось обследовать горы. Ночи в горах стали холодными. Мокрый снег, таявший в долинах днем, вновь и вновь застилал по ночам тайгу. На перевалах снег уже не таял совсем. Дневное солнце, правда, и в начале сентября было ослепительно ярким и горячим, но от него тайга наполнялась лишь холодным промозглым паром и сыростью.