Илья Девин - Трава-мурава

— Первая команда — подъем: тра-та-та, тра-та-та — не тяни за хвост кота… Вторая команда — сбор: тра-та-ти-ти-тра-та-та — опоздавшим срамота… Третья команда — обед: бери ложку, бери бак, нет обеда — ступай так. — Тут все кругом покатываются от смеха, а дед еще вдохновенней: — Четвертая команда — конец занятий: тинтель-винтель-винтелек — ты шагай на пост, Ванек. Пятая команда — ужин: ти-ри-ти-ри-та-та-та, ти-ри-ти-ри-та-та-та — пшенка, сечка и вода — вот солдатова еда. Шестая команда — отбой: ту-ту-ти-там, ту-ту-ти-там — туча-я-сам!..

Раз так сказал — ту-ту-ти-там, ту-ту-ти-там — туча-я-сам, сказал второй — вот и прилипло прозвище: Туча. А сейчас и сам дед Туча не помнит, который год его так прозывают.

Старик сидел, опустив вдоль туловища руки. И хоть был он нарядно одет, старательно причесан, вид у него был невеселый, усталый.

— Да, Анна Петровна, прошли мои праздники…

Стукнула дверь. Это пришел Яша.

— Проводил, дедушка, — сказал он, а сам, поглядев на Аню, залился краской смущения и радости.

Аня не поняла, кого и куда проводил Яша. Да это, по правде говоря, ее и не интересовало. Она спросила, как Яша учится. Мальчик стоял у порога, весь красный, и молчал.

— Слава богу, — ответил за него старик. А потом добавил: — Из Сенгеляя человек приходил, поднял вот… и ничего…

— Что? Кто поднял?

— Отцовский орден принес, — сказал теперь за деда Яша. — Отечественная война, первой степени. Из военкомата… Дедушка, покажи орден Анне Петровне…

— Погляди-ка вон печку, — недовольно оборвал внука дед Туча. — Не пора ли закрывать?

Яша постукал кочергой и, потаенно и радостно улыбаясь, сказал, что нет, еще рано закрывать.

— На дворе весна, а мне холодно… — пожаловался Степан Кузьмич. И внуку: — Испеки-ка, Яша, картошек, угостим Анну Петровну.

И только тут дед Туча встал, полез трясущейся слабой рукой за иконку. И достал что-то завернутое в чистую тряпицу. Там оказалась маленькая коробочка. Но дед сидел, смотрел на коробочку, а открывать не спешил, будто боялся.

В коробочке лежал орден сына, который отдали хранить на память в родительском доме. И вот Степан Кузьмич никак не осмеливается открыть ее. Ему кажется, что откроет сейчас он эту маленькую коробочку — и все, оборвется его горестная жизнь, и не сможет он больше выйти на Хованьскую дорогу, где все надеется встретить живого сына…

По избе уже распространился запах печеной картошки. Дед Туча сидел молча, повесив голову.

— Сейчас печенки будут готовы, — сообщил Яша. Он подошел к деду и увидел коробочку. Глаза загорелись.

Степан Кузьмич вздохнул, встряхнулся, точно пробудился, и на вздрагивающей ладони поднял коробочку.

— Вот… — сказал старик, — Степку моего сегодня принесли… Пять лет ждал. А принесли вот… Чего я буду теперь делать? Проклятый Гитлер, кого ты у меня отнял?! Что бы я с тобой сделал за моего Степку? Разорвал бы пополам и бросил в муравейник… Душегубец, волк окаянный… — плечи его задергались, он отвернулся и рукавом вытер глаза.

Яша сказал:

— А его и так уже… Вон дядя Михаил Пивкин рассказывал, нашли, говорят, труп Гитлера, наполовину сгоревший… Керосином, — говорит, — облили и сожгли…

— То-то, внучек, сожгли! Не сжигать его надо было, а столько раз его убить, дьявола, сколько было человек погублено им. Скольких убил, столько раз и его убить. Да еще за таких, как я, и за таких, как ты, за все пролитые слезы в кипящую смолу бы окунать этого проклятого Гитлера!..

Успокоившись немного, старик дрожащими пальцами открыл коробочку. На темной бархатной подушечке тяжело лежал орден, и на сияющей середине в виде щита золотыми буквами было написано: «Отечественная война». Дед тяжело вздохнул, и слезы побежали у него из глаз. Аня сказала:

— Ваш сын, Степан Кузьмич, был героем… Давайте-ка приколем на вашу грудь орден сына, посмотрим…

И Яша сказал обрадованно:

— Правда, дедушка, давай!

— Да чего там, — со слабой улыбкой отмахнулся дед. — Вот если на Степановой груди увидеть…

Аня привинтила орден к рубахе деда.

— Ну, хорошо ведь, а? — спрашивала себя Аня. — И как красиво!..

Дед Туча поглядел на орден на своей груди и заметно приободрился. Даже пытался грудь выпятить. А в лице откуда и взялась торжественная строгость. Вот что значит военная жилка в человеке!

— Хорошо, дедушка, хорошо, — словно угадав мысли Степана Кузьмича, похвалил Яша. — А ты, дедушка, не снимай его, так и носи… Ведь можно носить, Анна Петровна?

— Я думаю, что можно, — сказала Аня.

А Степан Кузьмич строго заметил внуку:

— Погляди-ка печенки, как бы не сгорели.

Яша спохватился: действительно, он совсем забыл про картошку. Печка давно прогорела, угли уже потемнели, подергивались сизым пеплом, и это, конечно, было самое лучшее время для картошки. Да только вот тепло зря уходит. Правда, на улице сегодня уже так тепло, что Яша готов был и без фуфайки в школу бежать, да дед заставил надеть… А скоро уж и совсем весна, грачи прилетят, трава, за диким луком можно будет на Урань побежать.

Яша выкатил из золы картофелины. Конечно, есть уже можно было, хотя они немного и не дошли, но уж очень хотелось Яше угодить Анне Петровне настоящими печенками, такими, которые во рту сами тают…

— Ну как, Яша?..

— Сичас, Анна Петровна!.. — И тут Яша выкатил из голландки крупную картофелину. Он проворно подхватил ее и, обжигая пальцы, перекатывая ее с руки на руку, положил на стол.

— Вот, Анна Петровна, наши печенки, попробуйте.

Потом он достал печеной картошки и деду, и себе, и они стали есть, посыпая дымящуюся картошку крупной желтой солью.

Картошка была и в самом деле такая вкусная, какой Аня никогда и не едала. И она похвалила:

— Ну и вкуснота! Где это ты научился?

Яша охотно стал объяснять:

— А тут ничего трудного. Сгребешь кочергой уголья в одну сторону, а в другую положишь картошки и засыплешь их золой. Они сами испекутся.

Аня вспомнила о письме, где мать написала про чудные опыты отца, и сказала тихо:

— Молодец! Очень вкусно…

— А вы, Анна Петровна, разве до этого ни разу не ели печенок?

— Нет, не приходилось.

К разговору присоединился и дед Туча.

— Эта наука, милушка, проста. Поживешь — научишься. — Старик вздохнул. — А вот как научиться жить одному в пустом доме?

— Это как — в пустом доме? — сделала непонимающий вид Аня.

— А так. Принесли вот заместо сына орден, так ведь с железкой не поговоришь. Приколола ты его мне на грудь, но он ведь никогда не скажет мне — «Отец». А если и Яшка уйдет от меня, останусь совсем один… Вот и наука… А печь картошку… — старик махнул рукой.

— Не расстраивайтесь, Степан Кузьмич, не оставят вас люди одного, — пыталась успокоить старика Аня. — Да и Яшка пока с вами… Конечно, ему… Понимаете, Степан Кузьмич, Яше, может быть, лучше будет в какое-нибудь училище поступить, где кормят, обувают, а то ведь как же вы вдвоем, старый и малый… — не первый раз Аня об этом разговор заводит, но всякий раз волнуется. — Есть вот суворовское училище, где на офицеров учат…