Александр Золототрубов - След торпеды

В кабинет торопливо вошел майор Игнатов. Он был чем-то встревожен: уронил очки на пол. Протянул Егорову голубой листок, добавив при этом, что донесение от капитана 2-го ранга Ермакова только получено. Первые же строки насторожили капитана 1-го ранга. Оказывается, на рассвете 6 августа наша подводная лодка вышла в море на ходовые испытания. Корабли противолодочной обороны, обеспечивавшие ее, засекли шумы неизвестной подводной лодки, которая появилась у острова Северный, но тут же исчезла. Поиски не дали результатов.

Егоров долго молчал, задумавшись. Майор Игнатов стоял в сторонке и платком вытирал стекла очков. Наконец капитан 1-го ранга сказал:

— Я точно не знаю, но почти уверен, что с лодки пытались организовать диверсию.

— А мне кажется, что это случайное совпадение, — возразил майор. — Если бы у них была задача выбросить из торпедных аппаратов мину, то лодке незачем всплывать под перископ. Тут что-то другое. В перехваченных Коршуну радиограммах, как вы знаете, нет приказа на уничтожение нашей подводной лодки.

Егоров подошел к карте и ткнул острием карандаша в мыс Цып-Наволок:

— В апреле сорок пятого года, за месяц до Победы над фашистской Германией, наш корабль обнаружил в море и расстрелял плавающую мину неустановленного типа. Позже такую же мину уничтожили неподалеку от острова Кильдин. Уже на базе выяснилось, что мины на Кильдинском плесе выставили английский минный заградитель и три эсминца. Да еще где! На наших внутренних фарватерах! Мне стало известно, что против постановки мин англичанами категорически высказался адмирал Арсений Григорьевич Головко, командовавший в то время Северным флотом. Об этом он в тот же день доложил в Главный Морской штаб. «Из штаба сообщили, — рассказывал адмирал Головко, — что согласны с моей точкой зрения и что в таком духе ответили англичанам». И пошла писать «губерния»… Министр иностранных дел Англии обратился к нашему министру иностранных дел… Нам осталось одно: дать согласие на постановку мин. Через два часа, когда английские корабли уже имели разрешение, из Москвы начались звонки. От меня потребовали не сообщать англичанам о нашем согласии. Но было поздно. Через несколько часов английский минный заградитель «Аполло» вывалил мины за борт. К чему я все это говорю? — Егоров посмотрел на Игнатова. — А к тому, что наши «союзнички» в канун Победы над фашистской Германией начали своего рода «холодную войну». Наши внутренние морские коммуникации засыпали минами. Уже после войны, пока наши тральщики не уничтожили их, на минах подорвалось не одно наше судно. И сейчас надо быть начеку. Мины не те, что были в годы войны. Теперь они сами находят корабли и уничтожают их. Вот что, — после паузы заговорил Егоров. — Подготовьте срочную телеграмму на имя капитана первого ранга Громова, пусть свяжется со штабом флота и договорится, чтобы тральщики «пропахали» море у острова Баклан, именно там, где проходит ходовые испытания наша подводная лодка. Срочно готовьте депешу и передайте ее по прямому каналу.

— Есть! — ответил майор.

Егоров остался стоять у карты.

Командир пограничного корабля «Алмаз» капитан 3-го ранга Марков сидел в своей каюте угрюмый. Ему так и не удалось навестить в госпитале больную жену. Капитан 1-го ранга Громов строго предупредил его: с корабля не отлучаться.

«К нам прибыл флагман. Он будет руководить учением», — добавил комбриг.

Марков в такой ситуации не мог отпрашиваться на берег. До боли стало обидно, что не удалось увидеть Любашу. Правда, их соседка, жена штурмана с другого корабля, успокоила его, сообщив, что вчера была в госпитале, Люба чувствует себя лучше. И все же Марков волновался. Перед самым выходом в море он позвонил домой. Трубку взял сын. Узнав голос отца, Олег обрадовался:

— Когда прибыл с моря? Почему не забежал домой? Маринка слушается, кушает хорошо. Все просит достать краба. Ждем домой.

— Я снова ухожу в море, — грустно произнес Марков. — Сам дома хозяйничай. Приглядывай за сестренкой. Маму поцелуй за меня. Понял, да? Ну, будь здоров!

Марков положил трубку, поблагодарил дежурного по бригаде за городской телефон и заторопился на корабль. Пожалуй, впервые в жизни ему не хотелось идти в море, хотя оно и стало его главной заботой. «Эх ты, робинзон-мужчина, мечтаешь о береге, — упрекнул он себя. — Объявлена готовность, и тебя никто не отпустит. Да и сам ты не пойдешь, когда вот-вот корабль отдаст швартовы. Лучше думай, как успешно провести учения».

…Марков выглянул в иллюминатор. На море свежо и мглисто. Над горбатыми скалами, причудливо возвышавшимися над водой, курился сизовато-молочный туман. Чайки с криком носились над бухтой. В их крике было что-то тревожное. К соседнему причалу пристал белый пароход, и пассажиры стали сходить на берег. Какой-то лейтенант встречал своего отца, приехавшего в гости на морскую границу. Подскочил к нему, обнял и стал целовать. До слуха Маркова донеслось: «Отец, я так ждал тебя!» Он говорил еще что-то, но ветер относил его слова в сторону, и Марков не смог их разобрать. Впрочем, он уже не прислушивался, потому что будто наяву увидел своего отца. Отец… У Маркова заныло сердце. Так бывало с ним всегда, когда вспоминал отца. Тот не раз приходил к нему во сне, улыбался, напоминал о себе морской фуражкой, что висела в доме на гвозде, залинялой тельняшкой, которую свято берегла мать…

«А мы-то с Павлом так и не узнали, как погиб отец, — вздохнул Марков. — Но где искать свидетелей той трагедии, когда свинцовые волны сомкнули в своих объятиях охваченный пламенем корабль?» С тех пор прошло немало времени — годы и годы, они притупили боль в душе, но заставили сыновей Маркова все чаще думать о своем отце. Однажды эту мысль капитан 3-го ранга Марков высказал своему замполиту. Тот долго молчал, а потом как бы вскользь обронил:

— Многих потеряла Родина, но забывать их никак нельзя. Мы — стражи морской границы…

Поначалу он не вник в слова замполита, а когда вник, то понял их так: ты, Марков, не очень-то пекись о своем горе, потому что не один ты потерял на войне дорогого человека. Так что будь к себе жесток и не впадай в отчаяние. Что ж, замполит прав, и Марков не собирался оправдываться, он лишь тихо молвил: