Кирилл Столяров - Разные люди

— Холостой, — поправил Николаев, явно обрадованный тем, что главный инженер не применил власть.

— Вы вот что… загляните-ка в кадры, там вам дадут квиток в общежитие ИТР, — без всякого выражения сказал Громобоев. — Идите, вы свободны.

Днем позже Ярополк Семенович срочно убыл в командировку и не присутствовал при беседе Воронина с Николаевым, а по возвращении узнал от Дмитрия Константиновича, что тот удовлетворил настойчивую просьбу новичка. На какое-то время Громобоев потерял его из виду и года через три с удивлением обнаружил запомнившуюся упрямую физиономию — где бы вы думали? — на общетрестовской доске Почета в конференц-зале! Тогда он не мешкая навел справки у трудовиков и выяснил, что старший прораб И. П. Николаев быстро выдвинулся благодаря напористости, завидному энтузиазму и редкостному для молодого специалиста умению правильно строить взаимоотношения с подчиненными, бывшими зачастую значительно старше и житейски опытнее его самого. Этот Николаев, как доложил Громобоеву начальник отдела труда и заработной платы треста, в одинаковой мере требователен к себе и к другим, жестковат, а порой и крут насчет дисциплины, но при всем том, по общему мнению, умеет находить путь к людским сердцам. Прошло еще сколько-то месяцев, однако Громобоев ни разу непосредственно не взаимодействовал с Николаевым. Получалось так, что над объектами, где вел работы участок Николаева, шефствовал сам Воронин, а других случаев посмотреть его в деле у Ярополка Семеновича не было. Стоит ли удивляться, когда в тресте четырнадцать монтажных управлений, а в каждом из них от семи до десяти участков? Всех старших прорабов и в лицо-то не запомнишь, не говоря уж о большем!

Год спустя Воронин предложил Николаеву возглавить только что созданное комсомольско-молодежное управление, однако из этого ничего не вышло: на личный прием к управляющему трестом явилась целая депутация бригадиров и рабочих, которые попросили оставить Николаева начальником их участка, и не привыкший отменять свои решения Дмитрий Константинович уважил их просьбу. Поэтому никто в тресте не удивился, что вскоре Николаева назначили начальником того монтажного управления, где началась его деятельность инженера. Вот тогда-то Ярополк Семенович без спешки присмотрелся к Николаеву, всесторонне и беспристрастно оценил его организаторские способности и, невзирая на то что их отношения так и остались сухо-официальными, пришел к выводу, что Игорь Павлович — безусловно, незаурядная, а может быть, и по-своему выдающаяся личность.

Толчком к этому умозаключению послужила всего лишь одна выразительная деталь в поведении Николаева: тот оказался хозяином своего слова, а подобного сорта люди в строительстве, прямо скажем, чрезвычайная редкость. Изобиловавшая превратностями жизнь сталкивала Громобоева с бессчетным числом низовых руководителей, что называется, всех мастей и оттенков; среди них частенько попадались энергичные, пробивные, таранного типа люди, но чтобы человек не эпизодически, а постоянно сдерживал свое слово — таких в его памяти насчитывалось не больше трех-четырех, включая сюда и Дмитрия Константиновича Воронина. Объяснялось это, как полагал Громобоев, скорее не силой или слабостью характеров тех, кто выбрал себе нелегкое поприще подрядчика, а самой обстановкой стройки с ее извечной нервотрепкой, путаницей, перегрузкой, неразберихой, унизительной для самолюбия зависимостью от неподвластных тебе поставщиков и смежников и, что греха таить, неуверенностью в завтрашнем дне. Кем ты окажешься — увенчанным лаврами победителем или изгоем с головой в кустах? — все это зачастую зависело не столько от тебя самого, сколько от десятков и даже сотен всевозможных случайностей, могущих сложиться как в твою пользу, так и против тебя. Тут уж одно из двух: либо ты напрочь отказываешься от мысли подстраховаться охапкой соломки, собираешь волю в кулак и без страха перед вероятными последствиями управляешь событиями, становясь как бы над ними, либо события берут тебя в плен со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. Так вот, молодой Николаев, подобно Воронину, умел подчинить себе все и вся, чем и завоевал авторитет не только в тресте, но и далеко за его пределами. Однако, как говорится, недолго музыка играла.

Крутой поворот в судьбе Николаева произошел почти три года назад, когда заканчивалась новогодняя ночь. События той ночи были достоверно известны как Ярополку Семеновичу, так и почти всему городу…

Под утро, возвращаясь домой из гостей, Николаев и его жена подошли к автобусной остановке, где перед их глазами предстала странная и на первый взгляд не совсем понятная картина. В очереди на остановке скопилось не менее пятнадцати человек; одни из них оживленно беседовали между собой, другие с увлечением изучали расположение звезд на небе, а третьи снимали друг у друга несуществующие пылинки с пальто и шуб. Все это делалось с вполне очевидной целью: во что бы то ни стало не обращать внимания на безобразия, творившиеся буквально в нескольких шагах, под соседним фонарем.

А там, пошатываясь и время от времени бессмысленно мотая головой, заунывно стонал избитый мужчина лет сорока или около того. Из носа и уголка рта по его лицу стекала кровь, левый глаз настолько опух, что был еле виден, рукава зимнего пальто были вырваны и едва держались на нитках, а растоптанная ондатровая шапка валялась в снегу. С боков его брезгливо поддерживали пижонистого вида молодые люди в ярких нейлоновых куртках. Непосредственно под фонарем находилась хорошо одетая простоволосая женщина; ее руки были заведены за спину и с другой стороны фонарной тумбы стискивались еще одним субъектом в куртке, А перед нею, слегка раскачиваясь, стоял здоровенный бугай, который с интервалом в несколько секунд наотмашь бил ее по лицу зажатой в левой руке дамской шапкой из черно-бурой лисы. В трех шагах от него стояли расфуфыренная девица в канадской дубленке с отделкой из ламы и еще два пижона в куртках, флегматично уговаривавшие бугая плюнуть на мозгляков, пойти лучше вот к этой Надьке и напоследок раздавить пару пузырей под селедку в горчичном соусе. Бугай же соглашался на это предложение лишь при том условии, что обидчики — простоволосая женщина и избитый — принесут ему извинения за допущенное ими тяжкое оскорбление его человеческого достоинства. Формула извинения упрощенная: женщина целует ему руку, а избитый, стоя на коленях, шапкой очищает его ботинки от снега. Тогда лично он готов считать уличный инцидент исчерпанным. Все это было заявлено громогласно. В ответ женщина сказала бугаю какое-то слово и плюнула ему в физиономию. В тот же миг свободной правой рукой бугай отвесил ей такую оплеуху, что ее голова дернулась в сторону и ударилась о столб. Избитый никак не отреагировал на это и продолжал стонать.