Ярослав Шипов - Шел третий день...

— Я говорю: хорошо поохотились?

— А? — словно очнувшись. — А! Плохо.

— Не повезло?

— Вам чего? — поинтересовался Плугов сквозь дрему.

Отец диакон, который подслушивал разговор за дверью, хотя мало чего расслышал, но по интонациям угадал: «Энтот-то лебезит перед нашим! А нашему ювелиру вроде и наплевать! Коса на камень!» Испугавшись наступившего молчания, он осторожно прошел в дальнюю комнату. И вовремя — гость высунулся проверить. Правда, не из подозрительности, а потому, что мрачная грубость Плугова совершенно разрушила тщательно продуманный разговор. Постояв на пороге, он нерешительно произнес:

— У меня к вам дело. — И вернулся за стол.

— Какое? — лениво полюбопытствовал ювелир.

— Я мог бы купить ваши камни.

Плугов поморщился:

— Я работаю на Фаберже.

— Знаю, знаю! Я даже встречал в Петербурге камни вашей работы.

— Ну? — несколько оживившись, удивился Плугов.

— Да. Изумруд…

— Который? — перебил ювелир. — «В крапай» или «в каст»?

— Что, что, простите?

— В какой оправе?

— В золотой.

— Да не об этом я. Как прикреплен? Лапками?

— М-м… похоже, но точно не скажу. Ривьерку видел — серебро, сапфир.

— Была такая, что из того?

— Я просто хотел высказать свое уважение и предлагаю услуги. Компания Фаберже развалилась, и если у вас что-нибудь в наличии…

— Ну, есть кое-что, но там не только моя работа, надобно поспрашивать мастеров.

— Боюсь, что расспросы окажутся долгими, а я спешу.

— Дело хозяйское.

— А не найдется ли у вас какого-то своего товара?

— Своего нет.

— А карты?

— Карты?

— Да! Ведь вы путешествуете, ищете камни и, наверное, обозначиваете места?

— Вам-то что с этих карт? Вы ж не попретесь ни на Урал, ни к северным морям.

— Я, положим, и не «попрусь», как вы сказали, а кто-то другой…

— Кто именно?

— Ну, скажем, американцы с англичанами.

— Эвона! А почем верста? Нет, милейший, я уж дождусь какого-нибудь постоянного правительства. Худого, но своего. Пущай оно пользуется.

— Мысль хорошая, но дело в том, что не сегодня-завтра американцы высадятся на севере, чтобы принять сторону воюющих с большевиками, и в случае разгрома большевиков вам придется передавать карту правительству, весьма обязанному иностранцам. Так что не откладывайте на завтра…

Весть о скором вторжении настолько потрясла Плугова, что он забыл думать о картах, золоте и камнях, машинально сказал: «Посмотрим», собрался встать, но:

— Ну а как, собственно, вы живете? Чем питаетесь? — полюбопытствовал вдруг приезжий.

Плугов усмехнулся, вспомнив, что за сегодняшний день второй уже человек спрашивает его об этом.

— На охоту хожу.

— Ну а если охота неудачна, как, например, вчера?

— Значит, завтра снова пойду, — пожал он плечами и поднялся.

Приезжий проводил его до дверей.

— Ни пуха ни пера!

— К черту!

— Жаль, однако, что у нас дело не сладилось. Я понимаю: в столь короткий срок трудно завоевать доверие. К тому же времена нынче смутные, и зла всякого по земле — тьма! Даже у вас черт знает что творится: стреляют, убивают, а такой, казалось бы, тихий город! Как, кстати, вы ко всему относитесь? Или вас это не интересует? «Политика — борьба за выгоду» — ваши слова?

— Может быть, и мои — не помню. Прощайте.

«Держись теперь, патриот!» — вслед ему подумал приезжий, вернулся в кресло, закрыл лицо ладонями и долго сидел так, не шевелясь и почти не дыша, словно боялся спугнуть случившееся… Успокоившись, кликнул диакона.

— Дорогой мой диакон! Отшельник мой, схимник мой драгоценный, прошу к столу! — И, отведя руку, картинно преклонил голову. — Да велите водки подать.

Диакон, находившийся еще под впечатлением безрадостных событий, растерянно шагнул к столу, обратно к двери, не соображая, с чего начать: то ли за стол садиться, то ли водки просить? Позвал Сову, дождался в дверях, подозрительно глядя на ошалевшего гостя, попросил водки. И лишь когда накрыли на стол, сообразил сесть.

Гость тут же разлил водку, чокнулся — диакон еще и рюмки взять не успел.

— За удачу! — И залпом. — Пей, пей, — подбодрил он диакона.

Тот послушался.

— Дорогой ты мой! Слуга ты господний, царев и отечества! Кажется, у меня кое-что может выгореть… Наливай, не спрашивай ни о чем и пей, пей!

Приезжий, конечно же, знал, что американцы и англичане готовили рудознатческие экспедиции по северным землям. Несколько экспедиций, снаряженных на заграничные деньги, летом еще были отправлены из Петербурга, и связной от печорских старообрядцев, с которыми патриарх поддерживал тайные связи, сообщил, что в верховьях Пижмы неизвестные люди «колют каменья». А реестр ювелирной артели хранил записи о находках, привезенных Плуговым «с горного кряжа, что лежит между речками Мезень и Пижма». Так что плуговские карты дорого могли стоить теперь.

Иван Фомич проснулся поздно — было уже светло. Вышел из дому покормить собаку и столкнулся с соседом — хозяином двухэтажного каменного особняка, лесопромышленником Авдеем Текутьевым. Оставив миску с заячьими потрохами на крыльце, Вакорин свистнул — знак гончему, и провел гостя в дом.

— Ну что, мать честная! — заорал Авдей, вваливаясь в горницу. — Каки дела?

— Али не знаешь? — удивился Вакорин.

— Как не знать — знаю! Приехал вот посмотреть. А! Чепуха все! Мальчишки побаловались. Счас обратно поеду.

— А тебя дорогой-то не задерживали? Говорят, кордоны-то по дорогам.

— Ме-ня? Да я… «Задерживали»! Да я их кнутом засеку! «За-дер-живали»! — И с неотвратимой тяжестью падающего дерева он обрушился на скамью, захохотал: — «Кордоны»! Ох, ты даешь!

Привыкший к жизни не лесоповале, Авдей был размашист и груб в движениях, говорил громко, и сейчас то ли от его хохота, то ли оттого, что, раскачиваясь, он приваливался к стене, дом пошел ходуном, посуда на полках звенела и дребезжала, а иконы были готовы слететь со своего места в красном углу.

— Тише, да тише ты, — попросил фельдшер, беспокойно оглядывая горницу.

— Да кто им, сволочам, землянки строил, а? — продолжал лесопромышленник. — Мои ж плотники! Из моего ж леса!.. «Задерживали»!

— Ну ладно, ладно, — успокаивал его фельдшер.

— А теперь еще денег просят. Этот, как его… начальник ихний… А, вот: Микушин! Заходил ко мне, заходил.

— Ну ты дал денег-то?

— Хрена! — И снова расхохотался. — Говорит, Шалаиха соли не дает. Вот стерва! — восхищенно гаркнул Авдей. — Сколь ее, паскуду, стращали — ничего задаром не отдает, молодец баба! Я, конечно, выручил офицеришку. Хоть он, конечно, дурак. Все ж таки евонный отец лес мне тогда по дешевке продал. Это я помню. Выручил: пообещал Шалаихе тесу да двух мастеров — она, вишь, собирается весь дом деревянными кружевами обделать. Хрен с ней — пущай делает. Мне эти мастера сейчас не нужны, а тесу вообще не жалко. — И снова расхохотался: — Да, Фомич, чего я к тебе пришел: дай порошочков — животом маюсь!