Николай Зарудный - На белом свете. Уран

— Почему не может? — спросила Ганна.

— А Мелентий два кубометра досок спер, — сокрушенно покачал головой Выгон. — Если б я, например, был на посту с берданкой, то он десятой дорогой объехал бы те доски…

— В семье не без урода.

— Нет, рано начал Гайворон коммунизм в Сосенке открывать. Попало ему тогда в райисполкоме и в газете пропечатали. Десять лет я на постах стоял: и возле хлеба, и возле горючего, и на свекле. А тут вдруг собрал всех Гайворон… и… Вье! Ленив же ты, Серый! — взмахнул кнутом Выгон.

Уже перед окончанием партийного собрания, когда была принята резолюция, секретарь Макар Подогретый задержал коммунистов:

— Председатель колхоза Платон Гайворон обратился в парторганизацию и в правление колхоза с докладной запиской. Сейчас я вам ее прочитаю: «В партийную организацию правления колхоза «Родное поле». Уважаемые товарищи, довожу до вашего сведения некоторые цифры. Каждый год наш колхоз тратит почти девять тысяч рублей, кроме натуральной оплаты, на содержание целого подразделения сторожей. Их у нас по всем бригадам — на фермах, в конюшнях и возле складов — четырнадцать. Считаю, что это абсолютно ненужные затраты и предлагаю должности сторожей ликвидировать, а людей направить в бригады».

— Как же будем без сторожей? — удивился Максим Мазур.

— Сколько у нас колхоз, столько и сторожа были, — согласился с Максимом Сноп.

— Оставить все добро на произвол? Не знаю, — сказал Коляда. — При мне сторож был в почете.

— И что, воровали? — спросил Платон.

— Случалось.

— Без сторожей нельзя.

— Можно, — сказал Гайворон.

— А кто ж будет сторожить?

— Все.

— Правильно, — поддержал Подогретый. — Такие деньги тратим.

— Дело не только в деньгах, товарищи, — продолжал Платон. — Я думаю, что эти сторожа, каких мы развели за все годы, оскорбляют человеческое достоинство наших колхозников. От кого ж мы охраняем наше добро? От тех, кто его приобрел? Это унизительно. Повывешивали мы с вами плакаты с моральным кодексом строителей коммунизма, а сами у каждого бурта свеклы ставим сторожа с берданкой…

— Оно-то конечно…

— Можно и попробовать, — сказал Мирон Мазур.

— Правильно, пусть каждый почувствует, что все колхозное — его добро, — согласился Ефим.

— Думаю, что коммунисты поддержат предложение товарища Гайворона и будут рекомендовать правлению провести его в жизнь, так сказать, практически, — подытожил Подогретый.

— Я против, — сказал Коляда. — Растащат колхоз.

— Запишем ваше мнение в протокол, — пообещал Гайворон.

…На очередное, правление пригласили колхозных сторожей. Среди них только два — Данила Выгон и Пимен Костюк — были старенькими, добрыми дедусями, остальные словно только что посбрасывали с себя гусарские мундиры: высокие, коренастые, с могучими плечами. И пришли они при своем оружии: кто с берданкой, кто с увесистой дубиной.

За несколько дней до этого старший сторож Тимоша Гулька — краснолицый, с синим носом и огромным животом, который еле сдерживал пояс с медной бляхой, — собрал всех сторожей в большой каменной хате Мелентия Линя.

— Все пришли? — обвел присутствующих носом, потому что глаз после вчерашних крестин не было видно.

Мелентий, как и полагается полувоенному человеку, развернул грудь:

— Кроме Выгона и Костюка, есть все.

— Что ж, можно и начинать, — протиснул к столу свой живот Гулька.

— Так я сбегаю, — предложил Мелентий, — вчера выгнал — пламень, геенна огненная.

— Я тебе сбегаю, — грозно пообещал Тимоша. — Наступает на нас, братья, катастрофа… По-ученому — погибель…

Все и рты пораскрыли.

— Слух идет, что решил Гайворон, — сопел Гулька, — разогнать нашего брата из Сосенки.

— Как?! — вытаращился Омелько Дерикоза. — Куда?

— К бесовой матери! — не очень пространно изрек Тимоша. — Ликвидируют нас как класс. Мы уже им не нужны, потому что воров нет и в Сосенке живут одни ангелы.

— Ты смотри!.. — с удивлением протянул Мелентий Линь. — А куда же мы?

— В бригады. В поле. На про-из-вод-ство, — постучал Гулька по столу коротеньким и толстым, как коровий сосок, пальцем. — Будете в поте лица, лоботрясы, хлеб зарабатывать!

— Пропали, — коротко определил дальнейшую судьбу Дмитро Бейлихо.

— И они без нас пропадут! Социалистическая собственность есть неприкосновенна, — вспомнил Омелько надпись на плакате.

— Приходите в контору с оружием, подтянутые, чтобы все видели: вы не лежебоки, как бугаи, а значит, при ответственном деле! — наставлял Гулька. — А рассказывайте о своих дежурствах так, чтобы дрожь по спине перекатывалась. Сторож — человек отчаянный, потому что его, может, на каждом шагу смерть подстерегает.

— Точно.

— Ночь. Темно, хоть в морду дай, — рисовал Гулька страшную картину жизни колхозных сторожей, — а ты лежишь, тьфу, а ты стоишь, значит, на посту, охраняя добро… Очей не закрываешь, стоишь с берданкой наготове, о н о, к примеру, подкрадывается к складу, а ты сразу: руки вверх! Так что держитесь, братцы, а то беда нам будет, — мирно закончил совещание Тимофей.

…Гайворон зашел в кабинет.

— Здравия желаем, товарищ голова! — гаркнуло двенадцать глоток так, что даже закачалась люстра под потолком.

— Садитесь.

С каждым словом председателя артели лицо старшего сторожа становилось все грустнее, учащенно колыхался живот Гульки, и от медной бляхи на поясе бегали по стене солнечные зайчики.

— И мы пришли к выводу, — заканчивал Гайворон, — что само наличие сторожей принижает достоинство всех колхозников, не говоря о лишних затратах.

— Мы товарищем Колядой были поставлены и службу несли исправно, — обиженно бросил Гулька.

— Кто хочет высказаться?

«Гайворон уже всех подговорил, — ворохнулась вялая мыслишка у Гульки. — И Сноп и Кожухарь за ним руку потянут. Может, Савка Чемерис защитит? Слова просит…»

— Смотрю я на вас, — обратился Чемерис к сторожам, — и думаю: сколько ж дармоедов! Когда по отдельности встречал, то оно было без внимания, а как собрали вас вместе, то смотреть лично невозможно. Вам же под силу плуги на себе таскать, бороны волочить… Беритесь, хлопцы, за дело, а то мне стыдно, что вы от меня мой труд сторожите.

Гулька решил идти в контрнаступление:

— Высшие органы учат нас, чтобы мы берегли народное добро. И мы его все годы охраняли, а теперь мы, значит, дармоеды. А мы жизнью своей рисковали… Вот пусть расскажут, — и указал на своих гусар. — Без нас вы не сможете выполнять и перевыполнять, потому что разворуют.

— Скажи, Тимоша, что ты десять лет делал? — спросила Мотря.

— Я был старшим сторожем, и не смейтесь! Я ночей не спал… Ни одной ночи не ночевал дома, можете жену спросить: все, значит, ходил и проверял посты, чтоб не дремали.