Николай Зарудный - На белом свете. Уран

— Это прекрасно! — сказал Мостовой. — Мы вам будем очень благодарны.

— Благодарность мы поделим поровну с Турчиным. — Министр достал из костра уголек и прикурил сигарету. — Уже этой осенью посадим первые защитные полосы на юге «Факела». Хотели посоветоваться с тобой, Александр Иванович, насчет площадей, сколько отведете. С Гайвороном мы уже договорились.

— Приезжай сегодня вечером, мы как раз собираемся со штатом Арсена Климовича обсудить некоторые детали.

— Хорошо, — согласился Маркиянов, потом обратился к Максимчуку: — Гордей Антонович, может, мы где-нибудь найдем в нашем лесу липового чая?

— Может, и найдем, — ответил Максимчук и принес кошелку, которая стояла за кустом.

Арсен Климович с Маркияновым готовили закуску, время от времени пробовали и похваливали кашу.

— Саша, на минутку, — отозвал Платон Мостового. — Ты уже встречался с представителем ЦК?

— Нет. А кто приехал?

— Товарищ из парткомиссии. Он знает, что ты болен, и не хотел, наверное, беспокоить.

— По каким делам приехал? — спросил Мостовой.

— Валинов написал заявление в ЦК.

— Ясно. Что ж в нем?

— Нездоровые тенденции… Райком на поводу у отсталых элементов, а собрание было сорвано по твоему указанию…

— Какая богатая фантазия! — рассмеялся Мостовой. — Неужели человек может быть так примитивен?

— Есть там и о нашей крестьянской отсталой психологии. Нечипор Сноп обвиняется в том, что демонстративно оставил собрание и сагитировал других… Пять страниц.

— Удивляюсь, на что только можно пойти, чтобы защитить честь своего мундирчика…

— Я сожалею, что встретил тебя такой вестью после болезни, но все равно придется читать.

— Выдержим, Платон, не журись, — обнял за плечи Гайворона. — Что поделаешь? Есть еще и карьеристы, и дураки, и обыкновенные клеветники… Как они нам мешают!

— Просим к столу! — позвал Турчин.

На ковре — свежий хлеб и закуска. Над чугуном с кашей клубился пар.

— Бери, Саша, — министр подал Мостовому деревянную ложку.

— Нет, Николай Борисович, ты первый.

— Меня мать учила, чтобы я никогда первым не набрасывался на еду, особенно когда подают вареники. — Министр наложил в миску каши. — Мать говорила: пускай, сын, сначала берут люди, а ты доставай со дна… замурзанные. Весьма достойная наука… Когда же вы намерены провести собрание в Сосенке?

— Все зависит от Арсена Климовича. Мы хотим подготовить два макета нового села, — пояснил Мостовой. — Один — все как есть сейчас, а второй — уже с готовым «Факелом». Чтоб люди все увидели, так сказать, предметно.

— И еще я хочу попросить наших строителей, чтобы до собрания соорудили в Сосенке типовой дом, какие мы будем строить для тех, чьи дома придется снести, — сказал Турчин.

— Мы просили б, чтоб и ты, Николай Борисович, приехал на собрание. Приглашай, Платон, — Мостовой подмигнул Гайворону.

— Пожалуйста, но я не знаю, чем буду вам полезен, — Маркиянов на мгновенье задумался и засмеялся: — Понял. До чего же хитрый народ пошел! Деревом поможем, Платон Андреевич. Обещаю.

— Пора, товарищество, — посмотрел Мостовой на часы. — К шести часам приглашаю вас в райком, а сам заеду в Сосенку. До встречи!

— Хочу заехать к Нечипору Ивановичу, — уже в машине сказал Мостовой Платону. — Надо его успокоить.

— Нет Нечипора Ивановича.

— А где?

— Вчера уехали. Он, Кожухарь Чемерис. На «Запорожце».

— Куда?

— Не сказали.

С тяжкой обидой в сердце возвратился из клуба Нечипор Сноп. Как Савка Чемерис ни уговаривал его, как ни успокаивал, Нечипор грустно качал головой и повторял:

— Никому я уже не нужен, никому… ни земле, ни людям.

— Ой, Нечипор, не так, — Савка забегал Снопу наперед и заглядывал в глаза. — Не может без нас земля и… они не смогут…

…Когда стемнело, пришли к Снопу Кожухарь с Никодимом Дынькой — на совет.

— Надо тебе, Нечипор, — размахивал своими длинными руками Кожухарь, — ехать в обком к Шаблею.

— Правильно! — сказал Савка. — Я тоже поеду.

— А можно и выше! — добавил Никодим.

— Сначала к Шаблею, потом — выше… А то если сразу до самого высокого, то нижний может обидеться, — размышлял Савка. — Шаблей сам из хлеборобов и должен понять нас.

— Откуда он сам? — спросил Дынька.

— Из Подольской области, — ответил Михей. — Когда его избирали в депутаты, так я читал на плакате у Подогретого.

— Да и Нечипор с ним в дружбе, — размышлял Чемерис. — Поедем к Шаблею. Не может такого быть, чтобы один человек, хоть и областной представитель, да больше значил, чем общество.

— Если б хоть умный, — поддержал Кожухарь. — Ты же видишь, как тяжко людям расставаться с землей, так подумай и погрусти вместе, а тогда уже и решим, не чужим ведь отдаем землю эту. А он на крик: «переселю» да «демагогия»!

— А что это такое — демагогия? — спросил Савка.

— Это, — наморщил лоб Кожухарь, — когда ты, к примеру, языком треплешь, лишь бы пар со рта не зря шел.

— Понял, — сказал Савка. — Интересно, куда это он может меня или Нечипора переселить из моего села?

— Куда захочет, — Дынька всегда побаивался разных представителей и вообще официальных лиц. — Пришлет Валинов в село оргнабор, выпишут тебе бумагу, паспорт, дадут денег и… будь здоров.

— Демагогия! Хоть твой сын и секретарь сельсовета, а ты, Никодим, никаких законов не знаешь! — рассердился Савка. — «Куда захочет, переселит!» Демагогия. Правду говорил Михей, лишь бы даром изо рта пар не шел.

— Поедем к Шаблею, — согласился Сноп. — Только об этом никому, дело ведь серьезное, и крику нам не надо.

— А меня возьмете? — тихо спросил Кожухарь.

— Посмотрим! — ответил Сноп.

— Михея надо взять. Может, о политике зайдет разговор у Шаблея, так Кожухарь ему все расскажет…

— Про политику Шаблей не меньше меня знает, — скромно заметил Михей.

— Я подумаю, — так и не пообещал твердо Сноп.

— А когда же вы поедете? — поинтересовался Дынька.

— Завтра! — вырвалось у Савки.

— Нет, — возразил Сноп. — Нет, сначала закончим сев в третьей бригаде, вывезем на завод свеклу.

— А зачем это нам ждать? — Кожухарь сказал так, будто уже решено, что и он поедет.

— Для порядка. Спросит Павел Артемович: а как вы хозяйничаете? Так мы ему скажем: все работы закончили, так, мол, и так… мы хозяева…

— Мудрая у тебя голова, Нечипор.

Еще несколько неприятных дней пережил Нечипор Сноп, когда явился в Сосенку проверять заявление Валинова представитель партийной комиссии. Рассказал ему Сноп о собрании и о своей стычке с Валиновым. Но объяснение писать отказался.

— Извините, но получается, что вроде я должен оправдываться и писать на Валинова… А я ни на кого не писал и не буду… В глаза все скажу, а писать не буду. Обидел меня Валинов, всех обидел, и полагаю, что хочется ему легко по жизни ходить. Зачем это он написал? Не то у него болит, что у нас, и не о «Факеле» он печется. А о том, чтобы перед начальством оправдаться, чтобы все увидели, какой он хороший и преданный. Всех облил дегтем, а сам чистенький. Не буду я, товарищ инструктор, доказывать Валинову, что я, и Гайворон, и Мостовой — настоящие коммунисты… Если он не захотел понять нашей души, то пусть бы хоть на раны посмотрел… У меня и у Саши Мостового их столько, что может хватить на целый взвод.