Николай Зарудный - На белом свете. Уран

— Как, молодое поколение? Грызете гранит?

— Васько на пятерки грызет, а я, — Леся скривилась, — схватила по химии тройку.

— Бывает… Как же вам ездилось? Ночевали у тети Дуси?

— Да… Мы были в кино и… на Крещатике. Очень мне понравилось. — Леся почувствовала, как покраснела от этой неправды.

— И тебе, Васько, понравился Киев?

— Мы не были в Киеве, — сказал, глядя на брата, Васько. — Мы… мы к Наталке ездили. В Винницу.

Леся удивилась, что Платон воспринял эти слова спокойно.

— Зачем?

— Чтобы поставить все точки над «i»…

— И что, поставили? — с иронией спросил Платон.

— Нет. Он сказал, что приедет, — ответил Василь.

— Кто?

— Давид. Ты не обижайся на меня, Платон, потому что так… так неправильно, — Васько шмыгнул носом.

Платон обнял за плечи Васька и Лесю и притянул к себе.

— Я вам очень благодарен обоим, но, наверное, не мы с вами будем ставить эти точки…

— А почему она так сделала? — тихо спросил Васько.

— Это может объяснить только она, Вася.

— Разве можно любить, любить, а потом… — Леся порозовела и умолкла.

— Можно.

— Но это… неправильная любовь, — сделал вывод Васько…

— Чудак ты, Вася. Думаешь, бывает любовь «правильная» и «неправильная»? Просто есть любовь или ее нет.

Васько пошел провожать Лесю. Дом вдруг стал немым. Немые стены, слепые окна, безмолвные фотографии. Лукаво смотрела на Платона Наталка. Он привык к этому снимку, но сейчас он будто увидел ее впервые: глаза холодные, усмехается. Платон вытащил из стола письма Наталки и бросил в печь. Показался в эту минуту себе смешным и сентиментальным, но письма жег.

Каждый вечер, когда Нарбутов возвращался с работы, он всегда заставал в доме Давида. Ему не нравилось, что Ольга заставляла Давида помогать ей по хозяйству, посылала в магазины и называла «наш Давид». Нарбутов молчал, потому что каждая его попытка выяснить отношения Давида и дочери заканчивалась бурными сценами, которые устраивала жена.

— Он спас жизнь Наталке, а я буду выгонять его из дома! Я еще не выжила из ума. И что здесь, наконец, плохого, что они дружат?!

Но после того, когда однажды Давид остался у них ночевать, Нарбутов решил поговорить с дочкой. Он позвал ее к себе и спросил:

— Прошу пояснить, что это значит?

— Давид будет жить на первом этаже, — ответила Наталка.

— Наталка, это переходит всякие границы… Не забывай, что у тебя есть муж.

— Ну, — капризно скривила губы Наталка, — не забывай, папа, что я уже взрослая.

— Что здесь у вас за дискуссия? — вошла Ольга Аркадьевна.

— Отец хочет выгнать Давида, — попробовала обратить все в шутку Наталка.

— Что?! — Лицо жены вытянулось. — Давид будет здесь.

— Нет. Пока я здесь хозяин… Я с ним поговорю. Я…

— Не смей! — крикнула Ольга Аркадьевна вслед мужу.

Давид сидел за журнальным столиком, читал английскую газету. Увидев взволнованного Нарбутова, встал:

— Что-то случилось, Михаил Константинович?

— Да… Извините, Давид, но я должен сказать вам… точнее, спросить…

Послышались быстрые шаги, в комнату вбежала Ольга Аркадьевна.

— Давид, не слушайте его!

— Я должен поговорить с Давидом. Я хочу знать, что делается в моем доме!

— Вы так страшно кричите! — вошла Наталка. — Соседей стыдно!

— Я слушаю вас, Михаил Константинович. — Давид спокойно закурил сигарету.

— Я хочу знать, что делается в моем доме, — сухо повторил Нарбутов.

— Я предложил Наталке выйти за меня замуж.

— Но она же… У нее есть муж! Как же это так?

— Они полюбили друг друга, — сказала Ольга Аркадьевна. — Что же здесь удивительного?

— Я не тебя спрашиваю, — оборвал ее Нарбутов. — Наталка, это правда?

— Правда.

— Это невозможно! — воскликнул Нарбутов. — Я не позволю! Я сейчас же позвоню Платону! Пусть он приедет. Ты не сможешь, Наталка, изменить ему!

— Я беременна, отец, — тихо промолвила Наталка.

— Что?

— Она беременна! — сказала Ольга Аркадьевна.

— Какой позор! Какой позор! — Нарбутов сел в кресло, обхватил руками голову.

— Ты должен радоваться, а не устраивать детям скандал. — Ольга презрительным взглядом окинула сгорбленную фигуру мужа.

— Михаил Константинович, — нарушил молчание Давид. — Я люблю Наталку, и мы решили расписаться.

— А ты Платону написала? — спросил дочку. — Или и это забыла сделать? Какой стыд! Как это бесчестно, Наталка!..

— Я ему напишу, отец, он поймет.

— Эх, ты, — Нарбутов медленно поднялся из кресла. — «Напишу ему»…

— Их ничто не связывает, и не надо разыгрывать драму. — Ольга Аркадьевна стояла перед зеркалом и старательно поправляла прическу.

— Наталка, ты должна поехать к Платону и все ему рассказать, — потребовал Нарбутов.

— Никуда она не поедет, никуда! — заявила Ольга Аркадьевна.

— Я поеду сам, Михаил Константинович, — пообещал Давид. — Для Наташи это будет непосильная миссия.

— Миссия, — покачал головой Нарбутов. — И слово-то какое нашли!.. Мис-си-я.

Нарбутов вышел, хлопнув дверью.

— Не обращайте внимания, это быстро пройдет, — заверила Ольга Аркадьевна.

— Я… я думал, что вы сказали Михаилу Константиновичу. Я себя очень неловко чувствую перед ним.

— А-а, — махнула рукой Ольга Аркадьевна. — Он думает, что всю жизнь должен следовать военным уставам.

Нарбутов начал приходить с работы позднее, чем обычно, закрывался в своей комнате, и никто не знал, что он там делает. Несколько раз Наталка пыталась заговорить с ним, но он отвечал только молчаливым, полным укора взглядом.

— Если и дальше будет продолжаться бойкот, то я переселюсь отсюда, — пригрозила отцу Наталка. — Чего ты от меня хочешь? Тебе не нравится Давид? Но он нравится мне! Ясно?

— Ты должна поехать к Платону. Надо иметь элементарную порядочность.

— Хорошо, я поеду… Мы с Давидом поедем.

Ольга Аркадьевна была против поездки, но Наталка и Давид поехали в Косополье. На околице Наташа попросила шофера остановиться, вышла из машины.

— Давид… я… я не могу встретиться с ним. Иди один. Я побуду у ветряка. Вон там, видишь?

По знакомой тропинке Наталка подошла к ветряку. Смотрела оттуда на Сосенку и не узнавала: от моста на Выдубецкие холмы тянулась широкая дорога, сотрясавшаяся и будто стонавшая под колесами огромнейших самосвалов, а дальше вгрызались в землю ковши экскаваторов и высились башенные краны. Вдруг в небо взлетела красная ракета, вторая, потом третья. За Русавкой что-то глухо загремело, и сизая туча оторвалась от земли — тол кромсал каменные берега. Крылья старого ветряка, отозвавшись на прикосновение ударной волны, тихонько заскрипели.

Наталка подняла голову, прочитала на доске крыла: «Стешка + Платон = любовь». Стешка! Где она?! Теперь она дождалась! Теперь он… Нет, он всегда любил Стешку!..