Николай Зарудный - На белом свете. Уран

— О, какой гость у меня! — не прятал радости Поликарп. — Раздевайся, Васько. О, да ты уже, вижу, демобилизовался. Настоящий солдат. Садись, брат, за стол.

— Нет, я ненадолго… Я вот вам принес. — Васько подал Поликарпу петушка.

— Мне?

— Вам. Берите себе навсегда. На воротах можете прибить или над дверями. Не думайте, что это я вам за дрова, это я так…

Васько стоял перед Поликарпом и еще раз убеждался, что эти взрослые — какие-то странные люди: увидят его петушка и, вместо того чтобы радоваться, стоят грустные и почему-то прячут глаза. Вот и дядько Поликарп держит за голову петушка, а по щеке катится слеза.

Чугай сначала прибил петушка в хате над дверью, но передумал и повесил на нитке под потолком. Васько хотел идти домой, но Поликарп Васильевич не отпустил. Он усадил Васька за стол, поставил бутылку водки и графинчик с наливкой, принес из чулана две миски холодца, капусту, нарезал сала, достал из печи миску с блинами, из погреба принес квашеных и свежих яблок. Васько подумал, что сейчас сюда придет много людей, но дядько Поликарп принес на стол всего две вилки и две чарки… Что же это за праздник у дядьки Поликарпа?

Поликарп налил Ваську наливки, а себе водки, потом поднялся из-за стола и сказал, будто в хате был не только один малый Васько в гимнастерке брата:

— Спасибо, что зашли («Почему это он говорит мне «вы»?» — подумал Васько), что не обходите мою хату… Выпьем за добро, чтоб вам счастливилось в жизни…

Поликарп чокнулся с Васьком. За то, чтоб счастливилось в жизни, Васько, конечно, выпьет. Главное, чтобы не хватать двоек и не рвать штанов.

Чугай почти ничего не ел, а все угощал Васька. Чтобы хоть чем-нибудь отблагодарить хозяина за такое внимание, Васько достал из кармана пальто два пирожка и подал Поликарпу.

Чугай больше не давал Ваську наливки, хотя тот был не прочь выпить, а себе наливал еще раза три и повел разговор:

— Снежок выпал, для озимых хорошо… Может, в этом году уродит…

— Какая еще весна будет, — вспомнил Васько мамины слова.

— Да-а, без дождя земля черствеет… А я, Василь, думаю, может, весной хату новую заложу…

— Можно, если гроши водятся, — повторил Васько когда-то услышанные слова.

— Грошей нет, но уж как-нибудь соберусь за год-два… Правда, с кирпичом трудновато…

— Трудновато, — согласился Васько. — Но люди где-то достают, куда-то ездят…

— Некогда мне ездить да искать, все работа да работа…

— Разве ее переделаешь? — подсказала Ваську мама.

— Да известно… Хотя б хозяйка была в хате… А то все на Стешкины руки… Плохо, Василь, без хозяйки…

— Плохо, дядька Поликарп…

— А годы проходят…

— Проходят, дядька Поликарп.

Чугай, подперев ладонью щеку, тихо начал песню:

Васько знает эту песню. Когда-то ее пели отец с матерью… И Галина пела. Он тоже кладет щеку на руку и звонким голоском заводит:

И подхватывает Чугай:

Они пели все громче и громче… Покачивался петушок под потолком…

Чугай провожал Васька как дорогого гостя — к самым воротам.

— Заходи, Василь.

— Да и вы не обходите нас… А если начнете строить хату, так я вам, дядька Поликарп, помогу.

— Спасибо…

— Я вам такого петушка на хату вырежу, что и…

На второй день Михей принес Юхиму телеграмму. Платон сообщал, что заболел и лежит в фастовской больнице; просил побеспокоиться о Ваське.

— Вот беда, — печалился в кузнице Нечипор Сноп.

— Наверное, застудился, — строил догадки Мазур.

— Так я заберу Васька к себе, — заявил Михей.

— Почему ты, когда Платон нам телеграмму отбил? — возразил Сноп.

— Пусть у меня поживет, — сказал Мазур. — Хата у меня большая…

— А я ближе к школе живу, — не отступал Михей.

— Ребенку молоко нужно, — размышлял Нечипор, — а у тебя, Михей, разве что подойник остался…

Только Поликарп стоял молча. С ним и не советовались и не спрашивали.

Порешили на том, что Васько будет жить у каждого по три дня.

Михей, придя домой, рассказал жене, какая беда стряслась с Платоном. Ганна повздыхала и начала готовиться к встрече маленького квартиранта. Перестелила кровать, взбила подушки, приговаривая:

— А оно ж сирота круглая, кто же его накормит, до кого оно голову приклонит…

— Мы накормим, к нам и голову приклонит… Не среди чужих живет. Очень ты у меня жалостливая, Ганя…

— Так ведь если люди страдают, то у меня, Михей, сердце болит… Если б могла, то всем пособила б…

— Всем не поможешь. Вот, например, я вычитал в газете, что половина живущих на земле людей голодает. О!

— Да неужели?

— Написано.

— Да разве у них огородов нет? Посадили б картошку, капусту, огурчики… Перебились бы как-нибудь…

— Ну, какие там огороды в закордонных городах или в Африке? Камень да песок. А потом, скажу тебе, Ганя, не всякая нация борщами или картошкой прожить может… Мы вот с тобой привычные… Я поем картошки, а если еще и с салом, так до вечера могу ходить… А возьми какого-нибудь турка или негра, то они ж на картошке не продержатся, потому что она у них не растет, да и харч этот для них непривычный. Им подавай банана или рису…

— Ты смотри… А если хлеба?

— И не показывай! Разве что крохотный кусочек откусит… и то вряд ли.

— А я думала, что во всем свете хлеб едят…

— Потому что необразованная. Ты лучше подумай, чем Васька будем кормить?

— Борща наварю да каши… Думаешь, что он дома ест марципаны?

— Что там у них дома, я не знаю, а к нам придет — все на стол неси, чтобы вспоминал, как Михей Кожухарь принял его, и чтоб людям рассказывал, что я не бедный, а того… хозяин…

— Из тебя хозяин, как из скалки кнутовище…

— А это, Ганя, выпал такой момент, — убеждал жену Михей, — на трудодень мало дали…

— Ты прошлый год тоже так говорил и позапрошлый… Все момент да момент… Пока Коляда председательствует — все время будем жевать без хлеба этот момент.

— Вот скоро заколем кабанчика и заживем… Хорошая порода, мясная, очень большой спрос на базаре, если на сале мясо, а на мясе сало лежит таким, значит, слоем… Сразу же очередь… Немного оставим, а остальное продадим… Купишь, Ганя, себе туфли или жакет, платков, — Михей загибал пальцы.

— Тебе костюм нужен, — добавила Ганна.

— И костюм справлю… У нас этих денег будет как цветов в мае, — смеялся Михей. — А сейчас, Ганна, сходи к Бондарихе и одолжи сала и мяса…

— Да мы итак наодалживались…

— Отдадим, Ганя, не журись. Как продадим…

Под вечер Михей пришел в хату Гайворонов и забрал Васька к себе.

— А Платон скоро выздоровеет, не беспокойся, сынок. Напишешь ему письмо…